— Но ведь это невозможно!
— Проверь сам, если не веришь!
Голос у матушки Карен дрогнул.
— Но я уже очень давно не брал оттуда вина без ведома Олине. Последний раз — задолго до поездки в Берген… Матушка Карен видела перед собой несчастного маленького мальчика, обвиненного в проступке, которого он не совершал.
— Во всяком случае, этих бутылок там нет! — твердо сказала матушка Карен и опустилась на стул для посетителей перед большим письменным столом. Она тяжело дышала и вопросительно смотрела на Иакова. Он торжественно заверил ее в своей невиновности. Они перебрали все возможности, но так и не пришли ни к какому решению.
Когда Дина вернулась с верховой прогулки, на кухне и в буфетной царил переполох. Только что там произвели настоящий обыск.
Олине плакала. Подозревали всех.
Дина пошла на звук взволнованных голосов и остановилась в дверях буфетной. Ее никто не заметил. На ней были старые кожаные штаны, в которых она всегда ездила верхом. Волосы растрепались. Лицо раскраснелось от встречного ветра со снегом.
Некоторое время она переводила глаза с одного на другого. Потом спокойно сказала:
— Это я взяла вино. Не так уж их там много и было, этих бутылок, как ты думаешь, матушка Карен.
В буфетной воцарилась мертвая тишина.
У Иакова задрожали усы, они у него всегда начинали дрожать, когда его достоинству угрожала опасность.
Матушка Карен побледнела еще больше.
Олине перестала плакать и решительно выдвинула вперед тяжелую нижнюю челюсть — зубы у нее лязгнули.
— Ты? — не в силах опомниться, спросила матушка Карен. — А по какому поводу?
— Поводы были разные, я уже не помню. Последний раз ночью, в полнолуние. Был мороз и северное сияние, я решила чего-нибудь выпить, чтобы заснуть.
— А ключ? — Иаков уже пришел в себя и шагнул к Дине.
— Ключ всегда лежит рядом с твоим бритвенным прибором. Это все знают. А то как бы служанка каждый раз доставала вино? Вы собираетесь допрашивать меня здесь, в буфетной? Может, пригласим ленсмана?
Она повернулась на каблуках и вышла из комнаты. Но взгляд, брошенный ею на Иакова, не предвещал добра.
— Боже милостивый! — ахнула Олине.
— Господи помилуй! — вторила ей одна из служанок. Матушке Карен потребовалось несколько мгновений, чтобы оценить положение и спасти честь дома.
— Это уже другое дело! — спокойно заявила она. — Прошу у всех прощения! У тебя, Олине! И у вас у всех! Я просто старая подозрительная женщина. Мне и в голову не пришло, что фру Дина станет сама спускаться в погреб за вином для гостей и всех обитателей дома.
Она выпрямилась, скрестила на груди руки, словно защищаясь, и с достоинством вышла следом за Диной.
Иаков забыл закрыть рот. Олине не могла опомниться от изумления. У служанок загорелись глаза.
О чем говорили между собой Дина и матушка Карен, осталось тайной.
Однако с тех пор, когда пополнялся запас вина и водки, определенное количество покупалось для молодой хозяйки. И этим вином она могла распоряжаться по своему усмотрению…
Но старая хозяйка продолжала следить, как часто пополняются запасы, а также сколько и какого вина покупается для дома.
Каждое полнолуние, а иногда и между ними Дина спускалась из залы только в середине дня.
Свои огорчения матушка Карен держала при себе.
Поскольку зимой беседкой пользовалась только Дина, никто, кроме матушки Карен, не видел полупустых бутылок с замерзшим содержимым, которые без пробок были выставлены под скамейкой.
Зато в те разы, когда Дина в беседке распевала псалмы так громко, что это слышали и в большом доме, и в людской, сохранять достоинство и делать вид, будто ничего не случилось, было трудно. Матушка Карен вела долгие беседы сама с собой, она задавала себе вопросы и сама же на них отвечала.
Но надо сказать, такое с Диной случалось нечасто. Каким-то образом это было связано с положением луны на небесном своде.
Иаков и матушка Карен с тревогой следили за развитием событий. Они-то знали: если на Дину нашло, бесполезно уговаривать ее лечь в постель.
Она могла впасть в бешенство, если бы кто-нибудь осмелился подойти к ней.
Однажды матушка Карен сказала с опаской, что Дина может простудиться, если будет по ночам сидеть на морозе.
Дина расхохоталась ей в лицо, дерзко обнажив белые зубы.
Она никогда не болеет. И ни разу не испытывала никакого недомогания за то время, что живет в Рейнснесе.
В конце концов походы с вином в беседку стали своего рода семейной тайной. В каждой семье свои странности — это было странностью семьи Грёнэльвов.
ГЛАВА 9
Коня приготовляют на день битвы, но победа — от Господа.
Книга Притчей Соломоновых, 21:31
Дина стала навещать большие морские пакгаузы, она как будто что-то в них искала. То и дело она брала большие кованые ключи.
Люди слышали, как она ходит там взад и вперед. То вверх, то вниз. Ее видели то у погрузочного люка, то в казенке карбаса. Она стояла неподвижно, и взгляд ее бывал устремлен туда, где сходились море и небо.
Я Дина. Рейнснес пожирает людей. Люди как деревья. Я их считаю. Чем больше, тем лучше. На расстоянии. Не у самых окон. А то они застят свет.
Я хожу по Рейнснесу и считаю. У горного кряжа на той стороне пролива семь вершин. В аллее по двенадцать деревьев с каждой стороны!
Ертрюд была со мной в Тьотте. Она и была той маленькой девочкой, которая прошла и спряталась за часами. Я была не одна, вот она и стала такой маленькой. Ей нужно свое место. Зимой на берегу в Фагернессете слишком холодно.
Какой ты есть, такой ты есть всегда. Независимо от того, где ты.
Ертрюд дышит под досками причалов. Свистит между балками, когда я открываю погрузочные люки. Она никогда не вернется. У меня хранится та перламутровая раковинка.
Дина могла бродить по высоким ярусам дощатых морских пакгаузов в любое время суток. Если было темно, она брала с собой фонарь. Люди привыкли к ее причудам.
— Это молодая хозяйка ходит, — говорили они друг другу, услышав ее шаги в пакгаузах или увидев мерцание фонаря в окнах.
Эхо шагов менялось в зависимости от того, где шла Дина, какой товар там хранился, на каком ярусе или откуда дул ветер. Все сливалось с вечным и всегда менявшимся зовом ветра, прилива, отлива.
Часть большого пакгауза была сложена из бревен. Она служила остовом, обнесенным щелястыми дощатыми стенами. В бревенчатой части складывались товары, которые боялись мороза, влаги или тепла. Каждый товар хранился отдельно от другого. Бочки с сельдью, вяленая рыба, соль, смола.
