Гость ел кашу с малиновым сиропом, приготовленным Олине. Он радовался, что ему разрешили остаться на кухне, и поблагодарил Олине за ужин, даже наклонился и поцеловал у нее руку.
Олине, которой со смерти Иакова никто не оказывал знаков внимания, разволновалась и стала оживленно рассказывать все новости. Прошел час, Олине не умолкала и ходила по кухне, не забывая своих прямых обязанностей.
Гость слушал. И иногда поглядывал на дверь. Ноздри у него слегка вздрагивали. Но мысли прятались за высоким лбом.
Олине растрогалась, что он не погнушался подбросить дров в печку. Это вышло у него очень естественно. Она одобрительно кивнула.
Виолончель Лорка плакала. Фома не пришел на кухню ужинать. Ведь там сидел русский!
Дина решила спуститься вниз за вином, чтобы отпраздновать исцеление виолончели Лорка. Волчья шуба, брошенная на лестнице, была ей незнакома.
Но кожаный саквояж она узнала. Его вид и запах с такой силой налетели на нее, что ей пришлось ухватиться за перила.
Она висела на перилах, согнувшись, как от боли. Руки, державшиеся за лакированное дерево, сразу вспотели.
Она села на ступеньку и шикнула на возникшего рядом Иакова.
Но он тут был ни при чем. Он был ошеломлен не меньше, чем она.
Дина осторожно подобрала юбку, раздвинула колени и поставила ноги на ступеньку. Твердо. Голова лежала у нее на ладонях, словно отрубленная и оставленная ей же на сохранение.
Она ждала, чтобы глаза привыкли к темному коридору, освещенному одной свечой, стоявшей перед зеркалом. Потом она медленно встала и спустилась вниз. Жадно схватила саквояж, словно хотела убедиться, что это тот самый. Открыла его, пошарила внутри. Нашла книгу. Книга и на этот раз была с ним. Дина вздохнула и спрятала книгу под шалью. Потом закрыла саквояж.
Пламя свечи заколебалось, когда она выпрямилась.
Залог был у нее!
Дина снова поднялась наверх. Тихо-тихо. Она не стала подкладывать дров, чтобы никто не услышал, как стукнет дверца.
Потом одетая легла на кровать, не спуская глаз с ручки двери. Несколько раз у нее шевельнулись губы. Но с них не слетело ни звука. И ничего не изменилось. Иаков сидел на краю кровати и смотрел на нее.
Стине провела гостя в его комнату. Он не хотел, чтобы она ради него топила печь. Он прекрасно себя чувствует и горяч как огонь, сказал он.
Стине принесла полотенце, налила в кувшины горячей и холодной воды.
Он поклонился и поблагодарил ее, оглядел комнату. Словно ждал, что сейчас из стены кто-то выйдет.
Служанка Теа поднялась за чем-то наверх. Она задержалась в коридоре у шкафа с бельем, украдкой заглянула в комнату гостя. Ей тоже хотелось хоть что-нибудь узнать про него.
Стине почему-то вдруг заспешила, смутилась и попятилась к двери, пожелав гостю доброй ночи.
— А хозяйка уже легла спать? — спросил он, прежде чем она успела уйти.
Стине смутилась еще больше:
— Она только что играла… Я могу посмотреть! Гость покачал головой. Он быстро подошел к Стине и остановился в дверях рядом с ней.
— Она спит там? — шепотом спросил он, кивнув в темноту в направлении залы.
От удивления Стине не успела даже возмутиться таким бесцеремонным вопросом. Она только кивнула и скрылась в темноте, в своей комнате, где спала вместе с детьми.
В большом доме все затихло. Ночь была не очень холодная. Но небо — тяжелое и черное. И две закрытые двери — в темном коридоре.
С чердака людской Фома наблюдал за светом, горевшим в зале. Для него эта ночь была адом. Ненасытной пиявкой она пила его кровь, когда уже занялся день.
Теа доложила Дине, что русский со шрамом приехал вчера вечером на пароходе. Она поднялась в залу, чтобы истопить печь.
— Тот, что был у нас осенью, когда горел хлев! — прибавила она.
— Угу, — буркнула Дина, не поднимая головы.
— У него матросский мешок и саквояж. Он не хотел вас беспокоить. Только попросил нас открыть дверь в коридор, чтобы слышать виолончель… Просидел на кухне несколько часов. Олине валилась с ног от усталости, плита погасла, ну и вообще…
— А Нильса не было?
— Был, но недолго, выкурил трубку или две. А пунша не пил…
— На кухне?
— Да.
— Гость не сказал, сколько пробудет?
— Нет, просил только накормить его и оставить ночевать. Там, на севере, их застала непогода. Он почти ничего не говорил, только расспрашивал. Обо всем. Олине сама ему все насплетничала!
— Молчи, ни слова об Олине! Он будет ждать следующего парохода?
— Не знаю.
— А Стине там была?
— Да. Она и проводила его наверх, принесла ему воды… Я слышала, он спросил ее, где вы спите…
— Тихо, не греми так дверцей!
— Я совсем не думала…
— Понятно.
— Я думала, что ему просто хотелось поболтать…
— Думай что хочешь, только перестань греметь дверцей!
— Простите.
Теа занялась печкой. Почти беззвучно.
Комната начала согреваться. Большое черное чрево печки урчало и гудело.
Дина, по-прежнему одетая, лежала, пока не ушла Теа. Она слышала, как служанка постучала в комнату гостя.
Тогда Дина встала и начала снимать с себя эту странную ночь. Вещь за вещью ложилась на стул. По голой коже потекла тепловатая вода, Дина заставила Иакова держаться на расстоянии.
Она долго одевалась, расчесывала волосы щеткой. Выбрала черное платье с красным лифом. Без брошки, без украшений. Обвязала плечи и грудь крест-накрест зеленой шалью, как повязывают служанки. Глубоко вздохнула и медленно пошла завтракать.
Матушка Карен только что вернулась из Страндстедета и очень жалела, что вчера, когда приехал Жуковский, ее не было дома.
Олине была обижена неизвестно чем, она поджала губы, и это не предвещало добра.
Дина зевнула, она считала, что ничего страшного не случилось, ведь гость не чиновник, не проповедник. Зато они устроят хороший обед перед Рождеством.
Матушка Карен распорядилась подать праздничный завтрак — все самое лучшее.
Олине сердито поглядела ей вслед — дел у нее было невпроворот. Стряпуха, что печет хлеб, придет только завтра. Они в нынешнем году запаздывали. По округе гуляла корь и другие болезни, многие слегли. Все помощники, с которыми договорились загодя, нынче приходили не вовремя. Помощница у скотницы была неопытная, хотя и старательная. Стине хватало забот с детьми, а Дина была не в счет.
Как одной Олине управиться со всеми делами! Праздничный завтрак! Этого еще не хватало!
