Вениамин стоял посреди комнаты и переводил взгляд с одного на другого. Как будто искал объяснения. Тишина давила на барабанные перепонки.
Глаза Дины не предвещали добра. Ее юбка грозно зашелестела, когда она подплыла к нему, как шхуна.
— Возьми Ханну и ступайте играть, — сказала она неприятным голосом.
Вениамин схватил Ханну за руку. И они убежали.
— Да, Нильса больше нет, — сказала матушка Карен, которая незаметно появилась в гостиной из своей комнаты. Ее рука сжимала серебряный набалдашник трости. Матушка Карен осторожно прикрыла за собой дверь, с трудом дошла до Лео и пожала ему руку.
С потерянным видом Лео встал и предложил ей свой стул.
— А вот нам суждено жить дальше. Добро пожаловать в Рейнснес!
Лео рассказали о том, что случилось, коротко и просто. Лица людей были словно присыпаны тонким слоем пыли.
Труд этот взяла на себя матушка Карен. Она то и дело вздыхала. Или бормотала: «Господи помилуй!»
— Но почему же?.. — недоуменно спросил Лео. Он смотрел на Дину.
Стине тихонько входила и выходила из комнаты. Андерс закрыл лицо темными ладонями, похожими на перевернутые лодки. Юхан плотно сжал губы, глаза его беспокойно метались по сторонам.
— Помилуй, Господи, душу бедного Нильса, — закончила свой рассказ матушка Карен.
— Но почему же он это сделал? — снова спросил Лео.
— Пути Господни неисповедимы.
— Это не Господь, матушка Карен. Такова была воля самого Нильса. Не надо этого забывать, — тихо сказал Юхан.
— Даже птаха малая не упадет на землю, не будь на то воли Господней, — упрямо сказала матушка Карен.
— Ты права. — Юхан уступил ей.
— Но все-таки почему он это сделал? Что случилось? Почему он не захотел больше жить? — опять повторил Лео.
— Наверное, у него ничего не осталось, ради чего стоило жить, — хрипло сказал Андерс.
— Человек видит лишь то, что способен увидеть. Что-то, должно быть, застило Нильсу зрение, — сказал Юхан.
Лео переводил взгляд с одного на другого. Он не скрывал своего волнения. Вдруг он встал, уперся руками в край стола, откашлялся, словно собирался произнести речь. И запел. Грустную незнакомую мелодию. Лео изливал свое горе, как ребенок. Он откинул голову, всхлипывал, но продолжал петь. Он пел долго. Повторяя без конца одни и те же слова:
Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Они никогда не слышали такой песни. Лео был послан им, чтобы помочь освободиться от проклятого вопроса, который они долго таили в себе: «А нет ли здесь и моей вины?»
После обеда Дина и Лео уехали верхом на прогулку, их проводил горестный взгляд Фомы.
Весенний свет до позднего вечера висел над ними, словно наточенный нож.
— Ты ездишь верхом с Фомой? — спросил Лео.
— Да, бывает.
Кое-где лежали кучки рыхлого снега. Дина направилась по дороге через горы.
— Фома давно живет в Рейнснесе?
— Да. А почему тебя это интересует?
— У него взгляд как у собаки.
— Ах вот что!.. — Дина засмеялась. — Просто у него разные глаза: один — голубой, другой — карий. Он очень хороший работник. И надежный…
— Не сомневаюсь. Но он смотрит на тебя так же, как смотрел Нильс…
— Хватит уже о Нильсе! — оборвала его Дина и пустила Вороного галопом вверх по склону.
— Ты можешь извести человека! — крикнул Лео ей вслед.
Она не оглянулась. И не ответила.
Он догнал ее и схватил поводья Вороного. Вороной испугался и с диким ржанием взвился на дыбы.
— Отпусти поводья! — Ее голос словно вырвался на свободу после долгой неволи.
— Ты знаешь, почему умер Нильс? — настойчиво спросил он.
— Повесился — и все! — огрызнулась она и вырвала у него поводья.
— Ты жестокая!
— А что ты хотел услышать? Что это я довела его до смерти, потому что не хотела оставлять в Рейнснесе? Ты действительно считаешь, что он повесился из-за этого?
Лео не ответил.
Они замолчали, каждый держал при себе свои мысли.
Я Дина. Зачем я взяла с собой сюда этого посланца Ертрюд? Чтобы он увидал время и место? Сани в омуте? А увидев, онемел?
Когда они выехали на крутой склон, с которого сорвались сани с Иаковом, Дина придержала лошадь:
— Ты все это время был в Трондхейме? — Нет.
— А где? Ты не написал мне.
Она спрыгнула с Вороного и отпустила его. Лео последовал ее примеру. Потом ответил:
— Я думал, мне удастся приехать раньше.
— Откуда?
— Из Бергена.
— А что ты делал в Бергене? У тебя там тоже есть вдова?
— Нет. У меня нет вдовы в Бергене. Нет в Трондхейме. Нет в Архангельске. Только в Рейнснесе…
Она не ответила.
Вороной тревожно заржал, подошел к Дине. Ткнулся мордой ей в волосы.
— Что с ним? Чего он боится? — спросил Лео.
— Он не любит это место.
— Вот как? Почему же? Его пугает шум водопада?
— Здесь сорвались сани с Иаковом. Мы с Вороным удержались на самом краю.
Лео оглянулся и внимательно посмотрел на нее:
— Это случилось десять лет назад, как сказал Вениамин?
— Да. Вороной состарился. Скоро мне придется сменить его.
— Страшно было?..
— Приятного мало, — сухо ответила Дина и склонилась над обрывом.
— Ты любила Иакова? — спросил он через некоторое время.
— Любила?
— Ну да, если не ошибаюсь, он был намного старше тебя?
— Он был старше моего отца.
Лео с любопытством и удивлением смотрел на нее. Она спросила:
— А ты многих любил из тех, кого встречал на пути? Ты столько ездишь…
— Не столько…
— Ты так смело спросил, любила ли я Иакова, вот и ответь мне: многих ли любил ты сам?
— Я любил свою мать. Но ее уже нет в живых. Она не могла привыкнуть к России. Тосковала по Бергену. Думаю, по морю. В двадцать лет я женился, мы были женаты три года. Моя жена тоже умерла.
— Ты когда-нибудь видишь ее?
— Если ты имеешь в виду, думаю ли я о ней… Да, иногда. Даже теперь… Уж раз ты спросила. Но я не любил ее так, как следовало. Наши семьи считали, что мы составим хорошую пару. Я был беспечный студент, изучал медицину, мне нравилось быть вольнодумцем, общаться с художниками и богатыми шалопаями при царском дворе. Я учился, пил вино, произносил смелые речи…
