– Считай, ты убил противника. Ты ударил в самый верх
щита. Теперь копье твое чересчур задрано вверх – так ты угодишь рыцарю прямо в
забрало и сломаешь ему шею.
– Тогда я еще попрактикуюсь.
К полудню Закет сделал значительные успехи.
– На сегодня довольно, – сказал Гарион. –
Становится чересчур жарко.
– А я прекрасно себя чувствую! – возразил
окрыленный Закет.
– Признаться, я пекусь вовсе не о тебе, а о твоей
лошади.
– А-а-а... Да, она уже в мыле – слегка...
– Не слегка, Закет. К тому же лично я уже нагулял
прекрасный аппетит.
День турнира выдался очень солнечным. Толпы празднично
разодетых горожан тянулись по улицам к ристалищу, где должны были состояться
поединки.
– Знаешь, мне кое-что пришло в голову, – сказал
Закету Гарион, когда они вышли из дворца. – И мне, и тебе, в сущности,
наплевать, кто выйдет победителем в турнире, правда?
– Что-то я тебя не пойму.
– У нас есть дела поважнее, а ушибы и переломы были бы
для нас только досадной помехой. Так что достаточно нанести несколько ударов,
повергнуть наземь пару рыцарей, а затем беспрепятственно позволить другим
выбить нас из седел. Честь наша останется таким образом незапятнанной, да и
серьезных ранений мы избежим.
– Ты предлагаешь нам сдаться добровольно? И это ты,
Гарион?
– Но это разумно.
– Я в жизни еще не проигрывал сражения!
– С каждым днем ты все больше и больше делаешься
похожим на Мандореллена, – вздохнул Гарион.
– Кстати, – продолжал Закет, – ты забываешь
кое о чем. Мы ведь назвались доблестными рыцарями и сверх того сообщили, что
нам предстоит великий подвиг. Если мы не сделаем все, что в наших силах,
Нарадас напоет королю всякой всячины и заронит в его сердце подозрение. Ну, а
если мы победим, то вырвем у змеи жало.
– Победим? – фыркнул Гарион. – Конечно, ты
многому научился за эту неделю, но ведь нам предстоит сразиться с теми, кто
орудует копьем всю жизнь! Так что, думаю, победа нам не грозит.
– Тогда идем на компромисс? – хитренько прищурился
Закет.
– Да что у тебя на уме?
– Если мы выйдем победителями в турнире, король не
сможет ни в чем нам отказать, правда?
– Обычно так и происходит.
– Тогда, возможно, он с радостью позволит Бельгарату
взглянуть на вожделенную карту? Уверен, он прекрасно знает, где она находится,
или вынудит Нарадаса показать ее.
– Слова твои не вполне лишены здравого смысла...
– Ты ведь волшебник. Так устрой, чтобы мы выиграли!
– Да ведь это же мошенничество!
– Ты удивительно непоследователен, Гарион. Сперва ты
предлагаешь нам свалиться с коней, словно кули с мукой, но ведь и это
мошенничество, не так ли? Вот что я тебе скажу, друг мой. Я, император
Маллореи, даю тебе свое императорское соизволение: можешь мошенничать сколько
влезет. Ну как, теперь ты согласен?
Гарион с минуту поразмышлял и кое о чем вспомнил.
– Помнишь, я рассказывал тебе, как прекратил войну,
чтобы дать возможность Мандореллену и Нерине без помех пожениться?
– Ну да. А что?
– Вот как я это сделал. Любое копье рано или поздно
ломается. К концу турнира лошади будут разгуливать по колено в щепках. Мое же
копье стало прочнее стали. Это великолепно сработало. В тот день ни один из
самых доблестных рыцарей во всем Мимбре не усидел в седле.
– А мне казалось, ты говорил, будто обрушил на их
головы бурю...
– Это было несколько позднее. Тогда две огромные армии
сошлись лицом к лицу на равнине. Даже мимбрийцы не могут сражаться на поле,
которое то и дело дырявят кошмарные молнии. Они не настолько глупы.
– Прекрасная военная карьера, мой юный друг, –
засмеялся Закет.
– Да, забавный выдался денек, – признался
Гарион. – Нечасто удавалось мне в одиночку обратить в бегство сразу две
армии. Правда, потом я долго выпутывался из того, что сам нагородил. Когда
портишь погоду, никогда не знаешь, каковы окажутся последствия. Бельгарат и Бельдин
потом полгода шныряли туда-сюда по свету, усмиряя стихию. Дедушка был
невероятно зол, когда вернулся. Среди прозвищ, которыми он щедро меня одаривал,
«болван» было самым ласковым.
– Кстати, ты вскользь упоминал о каких-то
«заграждениях». Что это за штука?
– В землю в самом центре ристалища вбивают нечто вроде
свай, между которыми укрепляют длинные шесты – примерно на высоте лошадиной
груди. Противники с противоположных сторон съезжаются как раз к этому шесту.
Полагаю, это делается для того, чтобы лошади не налетели друг на друга. Добрые
кони нынче в большой цене. Кстати, это мне кое о чем напомнило. На нашей
стороне еще одно преимущество – и, надо сказать, немалое. Кони наши крупнее и
сильнее здешних.
– Правда твоя – и все же я чувствовал бы себе спокойнее,
ежели б ты прибег к хитрости.
– Одно другого не исключает. В честном бою мы с тобой
оба нахватали бы столько синяков и ссадин, что потом неделю не смогли бы
подняться с постели. Но нам предстоит важное свидание – если, разумеется,
удастся дойти до места, где оно назначено.
В преддверии поединка ристалище щедро украсили яркими
флагами и вымпелами, а для короля, придворных дам и тех, кто в силу почтенного
возраста уже не мог принимать участия в состязании, возвели трибуну.
Простолюдины плотным кольцом окружили ристалище – они глазели на двух шутов,
развлекавших толпу, покуда рыцари заканчивали последние приготовления. В
противоположных концах поля высились яркие полосатые шатры – они
предназначались для рыцарей, которым могло понадобиться починить доспехи или
вволю пострадать вдали от посторонних глаз: ведь стоны и зубовный скрежет
поверженных могли бы испортить всеобщее веселье.
– Я сейчас вернусь, – сказал другу Гарион. –
Хочу потолковать с дедушкой.
Он спешился и двинулся к тому краю трибуны, где восседал
Бельгарат, облаченный в белоснежное одеяние, нимало не согласующееся с сердитым
выражением лица.
– Как ты элегантен! – оценил его наряд Гарион.
– Вероятно, таково у здешних портных представление о
шутках, – буркнул Бельгарат.
