— И конечно же, мы тебе заплатим, — пообещал М2, вскочив со своего места и снова разволновавшись. Он был строен, худощав, имел покатые плечи и выступающие ключицы.
— А сколько вы заплатите? — смущаясь, спросил Майкл.
— Столько, сколько попросишь, — ответил М2.
— Он это серьезно, — сказал Йоссарян, когда Майкл с глуповатой улыбкой посмотрел на него в ожидании пояснений.
Майкл хихикнул.
— Как насчет оплаты года обучения в юридическом колледже? — вдруг отважился он и посмотрел на отца, чтобы видеть его реакцию.
— Если ты этого хочешь, — немедленно согласился М2.
— И расходов на жизнь тоже?
— Конечно.
— Он это опять серьезно, — подбодрил Йоссарян своего недоумевающего сына. — Майкл, ты, может быть, и не поверишь — я сам в это не верю, — но иногда в этом мире бывает столько денег, что трудно себе представить, как эта планета может вместить такую уйму и не провалиться в тартарары.
— А откуда они берутся?
— Этого никто не знает, — сказал Йоссарян.
— А куда они уходят, когда их нет?
— Это еще одно белое пятно в науке. Они просто исчезают. Как и молекулы трития. Сейчас их много.
— Ты пытаешься меня купить?
— Я думаю, я пытаюсь тебя спасти.
— Ладно, я тебе поверю. Что я должен делать?
— Несколько эскизов, — сказал М2. — Ты разбираешься в технических кальках?
— Попробую разобраться.
На столе для заседаний в соседнем наружном внутреннем зале для заседаний сразу же за ложной задней стенкой второго пожаробезопасного щита из толстого железобетона с кнопками сигнализации и светящимися тритиевыми циферблатами были разложены заранее отобранные пять калек, необходимых для того, чтобы воображение художника могло трансформировать их во внешний вид самолета.
Майклу потребовалась минута, чтобы уловить связь между бездушно переплетающимися белыми линиями на ярко-синем фоне, поначалу показавшимися диковинным орнаментом с таинственными письменами на не поддающихся расшифровке алфавитах.
— Мне кажется, это довольно уродливо. — Майкл испытал позыв заняться чем-нибудь другим, что отвечало бы его способностям. — Так вроде бы смахивает на летающее крыло.
— Разве есть крылья, которые не летают? — поддразнил его Йоссарян.
— Крылышки отложного воротника, — ответил Майкл, не отрывая от калек аналитического взора. — Крыло здания. Крыло политической партии.
— Ты что, еще и книга читаешь?
— Иногда.
— А как выглядит летающее крыло? — М2 стал человеком-губкой, на его лбу и подбородке сверкали капельки пота.
— Как самолет без фюзеляжа, Милоу. У меня такое чувство, будто я уже видел это раньше.
— Надеюсь, что нет. Наш самолет новый.
— А это что? — показал Йоссарян. В нижнем левом углу всех пяти листов экспликация перед копированием была прикрыта черной лентой, на которой была напечатана белая буква «Ш». — Я уже видел эту букву.
— Ее все видели, — беспечно ответил Майкл. — Это обычный трафарет. А вот это что за чертовщина?
— Я и об этом говорю.
Справа от буквы «Ш» виднелся след крошечных буковок, похожих на сплющенные загогулинки, и пока Йоссарян водружал на нос очки, Майкл сквозь увеличительное стекло рассмотрел строчную букву ш, многократно повторенную от руки с восклицательным знаком в конце.
— Значит, — заметил он, все еще пребывая в веселом настроении, — вот как вы собираетесь назвать свой самолет — «М и М Шшшшшш!»
— Ты же знаешь, как мы его назвали. — М2 был оскорблен. — Он называется Досверхзвуковой невидимый и бесшумный оборонительно-наступательный атакующий бомбардировщик второго удара.
— Мы бы сэкономили время, назвав его «Шшшшшш!» Скажи мне еще раз, чего вы хотите.
М2 говорил неуверенно. Требовались симпатичные изображения самолета в полете — вид сверху, снизу, сбоку, и по крайней мере одно — самолета на земле.
— Рисунки не должны быть подробными. Но сделай их похожими на самолеты в комиксах или научных фильмах. Детали опусти. Отец не хочет, чтобы они видели детали, пока не заключен контракт. Он больше не очень-то верит правительству. И еще они хотят иметь вид самолета, как он будет выглядеть на самом деле, если они все же захотят его сделать.
— А почему вы не попросите ваших инженеров? — задумчиво сказал Майкл.
— Мы не очень-то верим нашим инженерам.
— Когда Иван Грозный, — начал размышлять вслух Йоссарян, — завершил строительство Кремля, он повелел казнить всех архитекторов, чтобы никто из них не мог повторить это творение.
— И что же в нем было такого грозного? — недоуменным голосом спросил М2. — Я должен рассказать об этом отцу.
— Оставьте меня одного, — сказал Майкл, потирая подбородок и сосредотачиваясь. Он уже стягивал свой вельветовый пиджак, насвистывая про себя мелодию из Моцарта. — Если закроете дверь, помните, что я здесь заперт, и не забудьте меня когда-нибудь выпустить. — А для себя он вслух заметил: — Очень миленькая штучка.
Он цинично предвкушал многомесячные бессмысленные праздничные церемонии конца века, которые приобретут к тому же характер политических кампаний, и военный самолет «М и М» мог бы стать идеальным гвоздем программы. Нет сомнений в том, что первый младенец, рожденный в новом веке, родится на востоке, но на сей раз гораздо восточнее Эдема.
Он снова посмотрел на схемы этого оружия для нового века и увидел конструкцию, которая показалась ему эстетически незавершенной. Многого не хватало в предполагаемой форме, многое отсутствовало. А бросая попеременно взгляд то на кальки, то в будущее, в котором будет летать этот самолет, он нигде не находил места, куда он, по набившему оскомину выражению его отца, мог бы пристроиться, где мог бы преуспевать хотя бы с той же мерой безопасности и благополучия, какой довольствовался теперь. Развиваться ему было куда, вот только возможностей для этого не было. Он вспомнил Марлен с ее астрологическими и гадальными картами и почувствовал — ему снова не хватает ее, хотя он и не испытывал уверенности в том, что когда-либо любил ее больше, чем какую-нибудь другую подружку из череды своих моногамных романов. Его начинало пугать то, что у него, вероятно, нет будущего, что он уже пребывает в этом будущем; как и его отец, к которому он всегда питал смешанные чувства, он уже прибыл в это будущее. Он должен рискнуть и позвонить Марлен.
Даже его брат Джулиан переживает трудные дни, делая столько денег, сколько он сам себе, кичливо, определил. И его сестре придется отложить свой развод, пока она неспешно раздумывает, устраивает ли ее частная практика в одной из юридических фирм, с владельцами которой она время от времени вступала в связь.
Его отец будет уже мертв. Папа Джон не раз давал понять, что далеко углубляться в этот самый двадцать первый век не собирается. Большую часть своей жизни Майкл прожил с уверенностью, что его отец будет жить вечно. У него и теперь было такое же ощущение, хотя он и понимал, что оно обманчиво. Такого с реальными человеческими существами никогда не случалось.
