— Послушай, — не выдержал он в конце концов, — а тебе не примерещилась вся эта история?
— Примерещилась? А сам-то ты разве не видел? Не возвращался из-за нее в Рим?
— Так может, она и мне тоже примерещилась. С чего бы ей вдруг понадобилось тебя убивать?
— Она всегда меня не любила. Ей, к примеру, было известно, что я сломал Нетли нос. А может, она возненавидела меня просто потому, что никого другого рядом не оказалось. Как ты думаешь, она вернется?
Йоссариан отправился в офицерский клуб и просидел там до глубокой ночи. Подходя к своей палатке, он опасливо косил во все стороны глазами. Она пряталась именно возле палатки — стояла под прикрытием веток у входа с тяжелым мясницким ножом в руке, закамуфлированная одеждой под пьяносского фермера, — и Йоссариан, сделав большой круг, а потом подкравшись к ней на цыпочках сзади, цепко ухватил ее со спины за обе руки.
— Caramba!
[40]
— взвыла она, когда вдруг попалась сама, и сопротивлялась, как дикая кошка, пока Йоссариан затаскивал ее в палатку и укладывал, все еще бешено сопротивляющуюся, между коек на полу.
— Эй, что тут творится? — сонно поинтересовался один из соседей Йоссариана по палатке.
— Держи ее до моего прихода! — стащив его с койки и наваливая на нее, скомандовал ему Йоссариан. — Да смотри не упусти!
— Дайте мне его убить, и я вас всех обслужу, — пообещала она.
Остальные соседи Йоссариана тоже пососкакивали со своих коек, и каждый из них постарался не упустить этот чудесный случай, а Йоссариан помчался будить Обжору Джо, который спал в своей палатке как невинный младенец. Йоссариан снял с его лица кошку Хьюпла и торопливо растолкал. Обжора Джо быстро оделся. Запихав ее в самолет, они взяли курс на север, миновали линию фронта и далеко в Северной Италии, когда под ними проплывали пологие холмы, нацепили на нее парашютную сбрую, дернули вытяжное кольцо и выкинули ее в аварийный люк. Йоссариан был уверен, что на этот раз отделался от нее по-настоящему, и ощущал приятную успокоенность. Когда, уже на Пьяносе, он подходил к своей палатке, в зарослях возле тропинки прорисовалась смутная фигура, и ему стало плохо. Он сел на землю в ожидании смертельного удара, почти благословляя его за тот истинный покой, который он должен был ему принести. Вместо удара он почувствовал, что ему помогает подняться чья-то дружеская рука. Это был летчик из эскадрильи Дэнбара.
— Как дела? — шепотом спросил он.
— Прекрасно, — ответил Йоссариан.
— Я увидел, как вы сели на землю, и подумал, не случилось ли чего.
— Мне что-то стало плохо.
— У нас в эскадрилье ходят слухи, что вы заявили начальству об отказе летать на бомбардировку.
— Это правда.
— А потом к нам пришли из штаба полка и сказали, что слухи, дескать, ложные и вы, мол, просто валяли дурака.
— Это вранье.
— Как вы думаете, они вас отпустят?
— Не знаю.
— А что они с вами сделают?
— Не знаю.
— Как вы думаете, отдадут они вас под военный трибунал за дезертирство на линии огня?
— Не знаю.
— Ладно, будем надеяться, что все обойдется, — сказал летчик из эскадрильи Дэнбара и скрылся в ночи. — Дайте мне знать, как у вас дела, — донесся напоследок до Йоссариана из темноты его голос.
Йоссариан посмотрел ему вслед и шагнул к своей палатке. Где-то впереди раздалось призывное покашливание, а потом из чащи вынырнул Эпплби.
— Как дела? — спросил он.
— Прекрасно, — ответил Йоссариан.
— Я слышал, они говорили, что припугнут тебя военным трибуналом, — сказал Эпплби, — с обвинением в дезертирстве на линии огня. Но только припугнут, а до суда доводить не станут, потому что не знают, удастся ли им доказать твою вину. И потому что это может повредить им в глазах нового начальства. Так или эдак, а ты не испугался второго захода над Феррарой, и, значит, тебя иначе как великим героем не назовешь. По-моему, ты чуть ли не величайший герой у нас в полку. И я думал, тебе будет приятно узнать, что они просто блефуют.
— Спасибо, Эпплби.
— Только поэтому я с тобой и заговорил — чтобы предупредить.
— Понимаю, Эпплби.
— Жаль, что мы подрались тогда в офицерском клубе, — смущенно ковыряя землю носком башмака, пробормотал Эпплби.
— Да брось, Эпплби, не вспоминай.
— Но драку-то начал не я. Все, по-моему, вышло из-за Орра, который звезданул меня ракеткой по лицу. С чего бы это он?
— Ты у него выигрывал.
— Так это потому, что я лучше играю, верно? Ну а теперь, когда он погиб, разницы уже нет, лучше я играю или не лучше, правда?
— Наверно.
— И мне жаль, что я устроил всю эту суетню с атабринными таблетками на пути сюда. Ведь, если ты хочешь подхватить малярию, это твое личное дело, правильно я говорю?
— Да брось, Эпплби, не вспоминай.
— Но я ведь просто пытался выполнить свой долг. Мне не хотелось нарушать приказ. Меня всегда учили беспрекословно подчиняться приказам.
— Да брось, Эпплби, не вспоминай.
— Ты знаешь, я сказал полковнику Кошкарту с подполковником Корном, что им не следует посылать тебя на боевые задания, раз ты отказываешься летать, а они сказали, что очень разочарованы во мне.
— Так оно наверняка и есть, — грустно усмехнувшись, откликнулся Йоссариан.
— А мне плевать. Какого черта, ты уже совершил семьдесят один боевой вылет. Этого, по-моему, вполне достаточно. Как ты думаешь, они тебя отпустят?
— Вряд ли.
— Ну а если все-таки отпустят, то получится, что они и нас тоже должны отпустить, верно?
— Поэтому-то они меня и не отпустят.
— А что они с тобой сделают?
— Не знаю.
— Как ты думаешь, отдадут они тебя под военный трибунал?
— Не знаю.
— Ты боишься?
— Боюсь.
— И согласишься летать?
— Не соглашусь.
— Ладно, будем надеяться, что все обойдется, — прошептал Эпплби. — Я уверен, что обойдется, — убежденно добавил он.
— Спасибо, Эпплби.
— Мне тоже не очень-то нравится до бесконечности летать на бомбардировку — особенно сейчас, когда мы почти победили. Я дам тебе знать, если услышу что-нибудь важное.
— Спасибо, Эпплби, — сказал Йоссариан и шагнул вперед.
— Эй, — раздался самоуверенный, опасливо приглушенный голос из чащобы мелкорослого, по пояс человеку, кустарника, разросшегося возле палатки. Там сидел на корточках Хавермейер. Он жевал козинак, и его прыщи и громадные поры с угрями вокруг носа казались темными шрамами. — Как дела? — спросил он, когда Йоссариан подошел.
