Следом за капелланом в его палатку вошел капрал Уиткум.
— Что нового? — требовательно спросил он.
— Да все по-старому, — глядя в сторону, ответил капеллан. — А ко мне никто не приходил?
— Притаскивался опять этот чокнутый — Йоссариан. Вот уж вредоносный тип, верно?
— Мне кажется, он вовсе не чокнутый, — возразил капеллан.
— Правильно, выгораживайте его, — оскорбленно сказал капрал Уиткум и, чеканя шаг, удалился.
Капеллану не верилось, что он опять оскорбил капрала Уиткума и тот действительно ушел. Едва он об этом подумал, капрал Уиткум вошел снова.
— Вы всегда защищаете чужаков, — осудил он капеллана. — А своих не поддерживаете. Вот в чем ваша беда.
— Я его вовсе не защищаю, — попытался оправдаться капеллан. — Просто высказал свое мнение.
— Ну а зачем вас вызывал полковник Кошкарт?
— Так, ничего важного. Он хотел поговорить со мной насчет молебнов перед боевыми вылетами, — сказал капеллан.
— Правильно, мне ничего не полагается знать, — пробурчал капрал Уиткум и вышел из палатки.
Капеллан пал духом. Он всегда старался вести себя как можно тактичней, но всегда, похоже, обижал капрала Уиткума. Он покаянно опустил голову и заметил, что навязанный ему подполковником Корном ординарец — навязанный, чтобы убирать у него в палатке и следить за чистотой одежды, — опять не вычистил ему башмаки.
Капрал Уиткум снова вошел в палатку.
— Ничего-то вы мне не рассказываете, — настырно прохныкал он. — У вас нет никакого доверия к своим. Вот в чем ваша беда.
— Совсем наоборот, — виновато возразил капеллан. — Я полностью вам доверяю.
— А как будет с письмами? — тотчас же спросил капрал Уиткум.
— Ох, не надо! — раболепно взмолился капеллан. — Я не могу сейчас говорить про письма. Прошу вас, не навязывайте мне этот разговор. Я обязательно скажу вам, если переменю решение.
— Вот, значит, как? — взъярился капрал Уиткум. — Правильно, сидите тут, утопайте в сомнениях, пока я делаю всю работу. А видали вы парня с картинками на халате?
— Он хочет со мной поговорить? — спросил капеллан.
— Нет, — сказал капрал Уиткум и ушел.
В палатке сгущалась душная жара, и капеллан почувствовал, что покрывается испариной. Он обессиленно сидел за шатким складным столиком, который служил ему письменным столом, и, не желая подслушивать, все же слышал конспиративно приглушенные голоса. Губы у него были плотно сжаты, взгляд ничего не выражал, а желтовато-коричневое, с неглубокими крапинками давних прыщей лицо напоминало по фактуре и цвету скорлупу недозревшего миндаля. Он мучительно пытался отыскать глубинные корни того угрюмого ожесточения, с которым относился к нему капрал Уиткум, но, так и не отыскав, снова решил, что когда-то непростительно его уязвил. Нельзя же было поверить, что тот навеки ожесточился из-за отвергнутых капелланом писем, которые он предлагал посылать родственникам убитых, или отказа капеллана развлекать по воскресеньям молящихся игрой в лото. Капеллан горько проклинал свое неумение ладить с людьми. Он давно уже собирался по-дружески расспросить капрала Уиткума, чем не угодил ему, но заранее стыдился того, что мог узнать.
Между тем разговор на поляне оборвался, и капрал Уиткум хихикнул. Пришелец прыснул приглушенным смешком. Несколько тревожных секунд капеллан с дрожью ощущал необъяснимую, ничем не обоснованную уверенность, что однажды он уже это пережил — в нынешней или прошлой жизни. Он попытался удержать, не упустить мимолетное ощущение, чтобы предугадать или даже предопределить дальнейшие события, но оно, как он и предчувствовал, бесследно истаяло. Déjà vu.
[23]
Почти неуловимое, чреватое повторами смешение иллюзорного с реальным издавна преследовало капеллана, и он уже кое-что об этом знал. Знал, к примеру, что так проявляется парамнезия, и его очень занимали оптические следствия этого явления: jamais vu — никогда не виденное, и presque vu — почти увиденное. Иногда он вдруг пугливо замечал, что усвоенные им с детства представления, окружающие предметы или даже люди, которых он прекрасно знал, неузнаваемо изменяются, приобретая на мгновение чуждый, совершенно незнакомый для него облик — jamais vu. А порой ему почти открывалась в мгновенных прозрениях почти абсолютная истина, которую он почти видел — presque vu. Однако эпизод при захоронении Снегги, когда капеллан увидел на дереве голого человека, полностью сбивал его с толку. Déjà vu тут не подходило, поскольку у капеллана не было ощущения, что он уже видел голого человека на дереве при захоронении Снегги. Не подходило и jamais vu, поскольку нельзя было сказать, что капеллану привиделось нечто знакомое в незнакомом обличье. А поскольку он явственно видел голого человека, то presque vu не подходило тоже.
Где-то поблизости заурчал и с рокотом укатил джип. Так что же — галлюцинацией был голый человек на похоронах Снегги? Или он сподобился истинного откровения? От такой мысли его бросило в дрожь. Ему отчаянно хотелось открыться Йоссариану, но, начиная думать об этом происшествии, он всякий раз решал больше никогда о нем не думать, хотя сейчас, когда он все же подумал о нем, он не мог с уверенностью сказать, что когда-нибудь действительно о нем думал.
В палатку, как-то по-новому мстительно сияя, вошел капрал Уиткум и картинно оперся локтем на центральный столб.
— Знаете, кто этот парень в красном халате и с перебитым носом? — самодовольно спросил он. — Агент ОБП, вот он кто. Его прислали сюда с официальным заданием. Он приехал из госпиталя, чтобы провести расследование.
— Надеюсь, вам ничто не угрожает? — услужливо забеспокоился капеллан. — Или, может, нужна моя помощь?
— Мне-то не угрожает, — с ухмылкой сказал капрал Уиткум. — А вот вам угрожает. Они собираются взгреть вас за подпись «Вашингтон Ирвинг» на всех тех письмах, где вы подписывались как Вашингтон Ирвинг. Что вы на это скажете?
— Я никогда не подписывался как Вашингтон Ирвинг, — сказал капеллан.
— Со мной вы можете не темнить, — разрешил ему капрал Уиткум. — Вам не меня надо убеждать.
— Мне незачем темнить.
— Мое-то дело сторона. А они собираются уконтрапупить вас еще и за перехват корреспонденции майора Майора. Она же почти вся секретная.
— Да я-то тут при чем? — с горестным озлоблением удивился капеллан. — Ну как, скажите на милость, попадет ко мне его корреспонденция?
— Со мной вы можете не темнить, — повторил капрал Уиткум. — Вам не меня надо убеждать.
— Мне незачем темнить! — запротестовал капеллан.
— Ну а кричать-то на меня зачем? — оскорбленно окрысился капрал Уиткум. Он подошел к капеллану и с укоризной погрозил ему пальцем. — Я вас, можно сказать, спас, никто за всю вашу жизнь не оказал вам такой великой услуги, а вы не желаете это понять. Каждый раз, когда он пытался письменно доложить о вас своему начальству, какой-то цензор в госпитале вымарывал из его доклада все подробности. Он чуть не свихнулся, строча свои доклады. А я даже читать его письмо не стал — просто поставил на нем подпись цензора, и дело с концом. Вы только выиграете от этого во мнении его начальства из ОБП. Они сразу поймут, что нам незачем скрывать про вас правду.
