— Жаль, что вы его не видели, — рассказывал Йоссариану, заходясь от хохота, сержант Найт. — Другого такого крохотного чудилу мученика вы никогда в жизни, я думаю, не встретите. Наши спасательные жилеты обвисли у нас на плечах, как мокрые тряпки, потому что Мило спер из аварийного комплекта баллончики для их автоматической надувки, чтобы снабжать вас, оглоедов, десертом в офицерских столовых. Но оказалось, к счастью, что это не беда. Плавать у нас в экипаже не умел всего один человек, и мы помогли ему спуститься на спасательный плотик, как только Орр подтянул его за веревку к фюзеляжу, пока самолет еще держался на плаву. Этот чертов чудильник, я про Орра говорю, он здорово навтыкался управляться с такими делами. Ну а второй плотик мы по своему расхлебайству упустили, и нам всем пришлось ютиться, согнувшись в три погибели, на одном, да так тесно, что если б кто-нибудь из нас неосторожно или резко повернулся, то его сосед наверняка бы плюхнулся в воду. Ну и вот, а самолет, значит, пошел ко дну — секунды, наверно, через три после того, как мы взгромоздились на плот, — и, когда он утонул, мы для интересу скрутили колпачки с баллончиков на наших жилетах и нашли Миловы писульки, где он говорит, что его, дескать, процветание пойдет на пользу всем нам. Ох и сволочуга же этот Мило Миндербиндер, ох и материли же мы его на все корки — мы-то материли, а ваш чудильник знай себе ухмыляется, будто ему и в самом деле кажется, что если Мило процветает, то и нам всем должно быть хорошо.
Да, очень жаль, что вы не видели, как он сидел на низком бортике плота, вроде он капитан корабля, а мы все глазели на него и ждали, когда он скажет, чем же нам теперь заняться. Он хлопал себя ладонями по коленям, размеренно этак хлопал, через каждые несколько секунд, будто у него тик или колотун, хлопал, хихикал и повторял: «Вот и ладненько, ребятки, вот и ладненько», хлопнет, хихикнет и говорит: «Вот и ладненько, ребятки, вот и ладненько» — чудик, он чудик и есть. И если бы нам не на кого было пялиться, мы бы там все с ума, наверно, посходили, особенно от этих проклятых волн, которые окатывали нас каждую минуту, а то и смывали кой-кого в воду, так что им приходилось карабкаться обратно на плот, пока следующая волна не унесла их черт-те куда. Короче, смеху там было столько, что лучше б его не было, такого смеху. И все время кого-нибудь смывало с плота, да не одного, а двух-трех сразу, и они карабкались, как мартышки, обратно. А парень, который не умел плавать, он лежал у нас пластом в самой середке плота, но он даже и там, бедолага, чуть не захлебнулся, потому что воды на плоту было по щиколотку и она плескала ему прямо в морду. И смех, и грех!
А Орр, значит, начал обшаривать разные кладовочки плота, ну, и тут уж начался такой смех, что мы животики себе понадорвали. Перво-наперво он отыскал шоколадные конфеты и принялся их нам раздавать, и мы, значит, сидели под солеными брызгами и ели эти подсоленные шоколадные конфеты, а волны то и дело стаскивали кого-нибудь из нас в море. Потом он нашел бульонные кубики и алюминиевые стаканчики и намешал нам в них бульону. Потом отыскал пакетики с чаем. И ведь приготовил, чудила, чай! Представляете? Мы, значит, сидим на плоту задницами в воде, а он раздает нам чай. Тут уж я без всяких волн свалился с плота — просто от хохоту. Да и все мы хохотали как ненормальные. А у него глазенки самые что ни на есть серьезные, будто он участвует в каком-нибудь важном деле, да только вот с хихиканьем со своим он ничего поделать не мог и к тому же ухмылялся, а ухмылка вроде как у психа. Чудик, одно слово — чудик! И ведь все, что ни находил, пускал в дело. Нашел, к примеру, репеллент против акул — и давай опрыскивать им воду вокруг плота. Потом нашел краску для маркерного маяка и тоже выплеснул ее за бортик. А потом отыскал леску с сухой наживкой — и тут уж расцвел, будто увидел спасательный катер, который поспешает нас подобрать, пока мы не загнулись от голода, жары и жажды или пока немцы не выслали из Специи моторку, чтобы захватить нас в плен или просто отправить на тот свет пулеметным огнем. А Орр разматывает, значит, эту леску, забрасывает ее с наживкой в воду, а сам распевает на все лады — ровно радостный жаворонок по весне. «Ну и что же вы собираетесь выловить, лейтенант?» — говорю. «Треску», — отвечает, и видно, что не шутит, а и правда собирается выловить. Но, слава богу, не успел, а то и сам бы наверняка начал ее жевать, прямо сырую, и нас бы всех за милую душу накормил, потому что он нашел там книжонку, где расписывается, как хорошо, мол, эта самая треска идет в пищу чуть ли даже не живьем.
Дальше, гляжу, вытаскивает откуда-то весло размером с походную ложку и, уж конечно, начинает грести, чтобы, значит, доставить всех нас, шестерых здоровых мужиков, этой ложечкой до берега. Представляете? Нашел крохотный компас и большую карту в непромокаемом прозрачном чехле, расстелил карту на коленях, положил сверху компас и гребет. Тем и занимался, покуда минут через тридцать нас не подобрал спасательный катер, — на коленях карта и компас, в руках весло, за кормой леска с наживкой, а сам знай себе гребет, будто собирается догрести этой голубой ложечкой аж до Мальорки, чудик царя небесного!
Сержант Найт, так же как и Орр, знал о Мальорке почти все, потому что Йоссариан частенько рассказывал им про замечательные убежища вроде Испании, Швейцарии или Швеции, где американских летчиков могут интернировать и потом содержать в райских условиях вплоть до конца войны, если они туда доберутся. Вся эскадрилья считала его ведущим специалистом по интернированию, и, летая в северные районы Италии, он каждый раз думал о вынужденной посадке в Швейцарии. Вообще-то ему больше нравилась Швеция с ее высоким уровнем интеллекта и свободными нравами, где он смог бы ежедневно нежиться голым на пляже среди прелестных обнаженных девушек с притворно застенчивыми низкими голосами, а главное, производить на свет целые табунчики незаконнорожденных йоссарианочек и йоссарианчиков, твердо зная, что правительство возьмет заботу о них на себя и не станет клеймить его позором… но Швеция была чересчур далеко, и ему оставалось мечтать о том, что где-нибудь над Итальянскими Альпами у него будет поврежден при зенитном обстреле один мотор и он получит возможность сделать вынужденную посадку в Швейцарии. Его пилот ни о чем бы не догадался до самого последнего мгновения. Гораздо надежнее, правда, было бы заранее сговориться с каким-нибудь пилотом, которому он полностью доверял, и объявить по радио, что у них вышел из строя мотор, а потом упразднить следы сговора, приземлившись в Швейцарии на брюхо, но единственный пилот, которому он полностью доверял, здравомыслящий псих Маквот, прекрасно чувствовал себя и здесь, на войне, получая высшее удовольствие от полетов почти впритирку к земле над палаткой Йоссариана или над купальщиками у песчаной косы, где ветер от винтов его машины разводил в море мелкую темную рябь и взвихривал вверх радужное облачко водяной пыли, оседавшее на воду мельчайшими брызгами еще несколько секунд после того, как он с бешеным ревом скрывался из глаз.
Про Доббза и Обжору Джо не могло быть в этом смысле и речи, так же как и про Орра, который опять упорно возился с форсункой от печки, когда унылый Йоссариан вернулся в палатку, не сумев подбить Доббза на задуманное им же самим дело. Печка, сработанная Орром из перевернутого кверху дном старого котла, возвышалась в центре палатки на цементном полу, и пол этот тоже, конечно, был трудовым достижением Орра. А сам он и сейчас прилежно трудился, стоя перед печкой на коленях. Йоссариан подошел к своей койке и, стараясь уверить себя, что ему нет до Орра никакого дела, сел на нее с протяжным кряхтеньем вконец измученного человека. Остывающие капли пота неприятно холодили ему лоб. Доббз вогнал его в депрессию. Доббз и доктор Дейника. Доббз, доктор Дейника и Орр, который внушил ему, когда он на него посмотрел, предчувствие неминуемой беды. То там, то сям ощущал он в теле какую-то пакостную дрожь. Дергалась на виске жилка, пульсировала у запястья вена, и почти физически тряслись раздрызганные нервы.
