Ничего не говоря, она начинает расстегивать блузку. Застыв в ожидании, я слежу за каждым ее движением. Справившись с пуговицами, она берет мою руку и прикладывает пальцы к лифчику.
Бросает на меня взгляд. «Бьарн, милый альбинос». Один из ста.
Ведет меня в спальню. Стены ярко-красного цвета. На двуспальной кровати — черное одеяло с желтой молнией. На столике у кровати — глянцевые модные журналы. Она сбрасывает одеяло, забирается на постель и, извиваясь, выбирается из юбки. Ради такого случая она приоделась. Красный прозрачный лифчик в тон трусикам. Она шевелится в кровати, ожидая, когда я приду. Я расстегиваю рубашку и мучаюсь с ремнем. У меня каждый раз проблемы с ремнем, когда надо его расстегнуть на глазах у нетерпеливой женщины. Хотя сказать, что это бывает часто, я никак не могу.
Когда я сажусь на край кровати, она наклоняется и жадно целует меня. Я чувствую себя глупым. Беспомощным. Я знаю, что мне надо делать. Но не делаю этого. Сижу неподвижно и заставляю ее страдать.
Впрочем, не очень сильно. Она открывает ящичек столика и вынимает четыре коротких шелковых шнура.
Нервно фыркает:
— Хочешь привязать меня?
Она пьяна. Безусловно, пьяна.
— Что это такое? — бормочу я.
Я правильно расслышал ее слова. Но не могу поверить.
— Привяжи меня!
Я смотрю на шнуры.
— Шокирован? — спрашивает она.
— Вовсе нет!
Как будто я в жизни ничем другим не занимался, кроме как привязывал женщин к кровати и потом любил их до безумия.
— Ты шокирован! Я же вижу!
— Вовсе нет! Я читал об этом!
— Не хочешь? Откажись, если не хочешь!
Конечно хочу. Я только не могу понять как. Она показывает мне, что надо делать. Я привязываю кисти и лодыжки к каждой из четырех стоек кровати. Она тяжело дышит. У каждого из нас свои желания.
Я никогда раньше не занимался сексом таким образом. Я человек не обидчивый. Но я всегда прямо приступал к делу.
Не очень уверенно я ложусь рядом с ней. Она уже изнемогает, когда мои пальцы прикасаются к ней.
Но тут появляется проблема. Я ведь никогда раньше так не делал. На ней все еще надеты трусики. А расставленные ноги крепко привязаны. Если я развяжу шнуры, магия исчезнет. Я мучительно думаю, как же мне разделаться с трусиками. Наконец я сдаюсь. Попросту сдвигаю их набок. И проблема решена.
Потом, когда мы, прижавшись друг к другу, лежим под периной, она спрашивает:
— Послушай, можно, я поеду с тобой? В Норвегию?
Она неправильно истолковывает мое молчание.
— Я вовсе не хочу тебе навязываться. Извини.
— Нет-нет-нет. Мне очень приятно слышать твои слова.
— У меня осталось несколько недель отпуска, — объясняет она. — Я подумала, это было бы здорово. Увидеть Норвегию. Вместе с тобой.
— Я еду домой завтра.
— Не важно. Если только ты хочешь.
— Конечно хочу.
В три часа ночи она меня будит.
— Ты хорошо его спрятал? — спрашивает она. Я не понимаю, о чем она говорит.
— Ларец! — объясняет она. — Я подумала кое о чем. О твоих словах. Надеюсь, он в надежном месте?
Я так устал, что в глазах у меня двоится. Две очаровательные сестрички Дианы.
— Хорошо, хорошо, — бормочу я.
— Ты не поверишь, насколько здорово они умеют все выяснять. Когда захотят. Против тебя задействован не кто попало.
— Почему ты это говоришь?
— Потому что хочу, чтобы ты знал: я на твоей стороне. Хотя работаю в СИС и все такое. Я думаю, что ты мне не доверяешь полностью. Но что бы ни случилось, я всегда буду на твоей стороне.
— Конечно, я тебе доверяю.
— Надеюсь. Но ты все равно не доверяй. Может быть, у меня в сумке есть микрофон. Или что-нибудь в этом роде. Поэтому никогда не рассказывай мне, где ты спрятал ларец. Хорошо?
— Он — мой друг. Ты его не знаешь. И я доверяю тебе, — шепчу я и отворачиваюсь. Она прислоняется ко мне. Ее груди прижимаются к чувствительной коже на спине. И вот так я засыпаю.
17.
Этого портье я еще не видел. Мужчина. Высокий блондин, похожий на арийского бога войны. Но когда открывает рот, раздается гнусавый голос со странными издевательскими интонациями. Кокетливо взглянув на меня, он сообщает, что я пользуюсь большой популярностью. Потом протягивает два сообщения. Телефакс и записку от королевы ночи Линды. Записка короткая и почти без орфографических ошибок. Звонила Джоселина де Витт.
Телефакс — письмо, написанное от руки на бланке Инспекции по охране памятников:
Бьорн! Пытался до тебя дозвониться. Какого ч… ты пропал?
Не могу поймать Грету. Sorry. Может быть, у нее есть родственники и она к ним уехала? Звякни мне, хорошо?
К.
В номере — все как было. Почти. Перед уходом я сунул зубочистку под крышку чемодана под кроватью. Так, на всякий случай. Для того, чтобы убедить самого себя в том, что я параноик и идиот. Сейчас зубочистка лежит на ковре.
В душе я смываю с себя запах Дианы.
Переодевшись, я решаю, прежде чем собирать вещи, позвонить Джоселине де Витт. Не потому, что я хочу с ней поговорить. А потому, что я вежливый молодой человек. И еще потому, что я — вынужден признать — любопытный.
Отвечает домоправительница. Хотя она закрыла трубку рукой, я слышу, как она рассказывает, что звонит джентльмен по поводу мистера Чарльза.
Джоселина де Витт снимает трубку другого аппарата. Я называю себя. Бьорн Белтэ. Археолог из Норвегии.
— Археолог? — восклицает она. — Понимаю. Это многое объясняет.
Голос у нее приятный и мягкий. Мне кажется, что он доносится из прошлого века.
— Что именно?
— Для Чарльза археология была самой жизнью. Хотя она стала и его… Это было давно. Двадцать лет назад.
Я почему-то сдерживаю себя.
— Не так уж и много де Виттов в Лондоне, — говорю я.
— Мой муж происходил из французского рода. Во время революции они сбежали в Англию. А в связи с чем вам был нужен Чарльз?
Я признался, что позвонил наудачу единственному человеку по фамилии де Витт, который был в телефонном справочнике Лондона.
— Конечно, мне стало ужасно интересно, — продолжает она. — Я стала гадать, что вам надо и кто вы. Вы меня извините, но Чарльз умер много лет тому назад. А чем могу помочь вам я?
Сейчас половина девятого. Через полтора часа за мной придут.
18.
