Греты дома нет.
Я другого и не ожидал. И все же я стою минут пять, давя на звонок в надежде, что она подойдет к переговорному устройству или что вдруг сама выбежит из-за угла с изумленным криком «Привет, Малыш Бьорн!» и сумкой для покупок из магазина «Рема 100».
Трамвай из Фрогнер-парка несется мимо с таким шумом, будто везет металлолом, что, впрочем, не очень далеко от истины. Надо мной на гранитном козырьке буйствуют сладострастный сатир и нимфа. Этот сюжет напоминает мне нас с Дианой.
События вчерашнего дня похожи на фильм, который запомнился как-то не очень ясно. Словно в тумане. Я пытаюсь вспомнить безумное бегство: сначала Хитроу, потом полет на самолете, нескончаемая гонка на Болле от Гардемуена до бабушкиной дачи у фьорда. Но изображение получается нечетким.
Мы приехали на дачу под вечер. Море было спокойным. В моей комнатке в мансарде, среди книжек о братьях-сыщиках Харди, журналов и потрепанных номеров «Ридерз дайджест», в запахе нагретой солнцем пыли мы занимались любовью по-летнему жарко и энергично. Позже она нашла свои шелковые ленты и захотела, чтобы я привязал ее и повторил еще и еще раз. Пожестче. Так продолжалось некоторое время. Потом я развязал Диану и оставил шелковые ленты на стойках кровати.
Посреди ночи я проснулся оттого, что она плакала. Я спросил, что случилось. Но она сказала, что все в порядке. В теплой ночной темноте я лежал и слушал, как она дышит.
Пожилая женщина с трудом передвигается по тротуару. Внимательно посмотрев на меня, она останавливается и опускает сумку на землю.
— И что? — бросает она мне прямо в лицо. Громко и вызывающе. Как будто ей принадлежит этот дом. И тротуар. И весь центр Осло. И как будто она изобрела слуховой аппарат.
— Я ищу Грету Лид-Вэйен! — кричу я. Столь же громко. Подобным образом неразумные люди общаются со стариками и умственно отсталыми.
— Госпожу Вэйен? — спрашивает она. Как будто Грета когда-нибудь была чьей-то женой. Голос добреет. — Ее нет дома. Ее увезли.
— Кто ее увез?
Вопрос звучит слишком поспешно, чересчур возмущенно. Она с испугом смотрит на меня:
— А вы, собственно, кто?
— Друг!
— «Скорая помощь», — отвечает она.
Грета сидит на постели. Перед ней раскрытые страницы газеты «Афтенпостен».
— Малыш Бьорн!
Голос слабый. На лице обвисла кожа, словно ее слишком много. Руки дрожат, и газета шелестит, напоминает о сухих листьях под ветром ранним утром в ноябре.
— Я пытался позвонить тебе из Лондона. Много раз, — говорю я.
— Меня не было дома.
— Я не знал, что тебя положили в больницу.
— На несколько дней. Я живучая. Не хотела тебя беспокоить.
— Вот еще!
— Я знаю, знаю. Но не хотела тебе мешать.
— Как ты себя чувствуешь?
— Это не так важно. Как дела? В Лондоне?
— Жуткая неразбериха.
— Что ты выяснил?
— Что сейчас я знаю меньше, чем когда уезжал.
Она тихо смеется:
— Вот так всегда в науке.
Я сажусь на край кровати и беру ее за руку:
— Ты мне должна кое-что рассказать.
— Спрашивай, мальчик мой.
— Кто такой Майкл Мак-Маллин?
— Майкл Мак-Маллин… — тихо повторяет она.
— И Чарльз де Витт?
Веки ее медленно закрываются. Перед ее мысленным взором проплывают картины прошлого.
— Майкл… — Она делает паузу. — Это близкий добрый друг! Он был моим начальником, когда я, как приглашенный профессор, читала лекции в Оксфорде. Да. — В ее голосе появляются лукавые нотки. — Больше чем начальник. Гораздо больше. Умный, добрый человек. Если бы жизнь сложилась иначе, то, возможно, мы… — Она открывает глаза и с улыбкой прогоняет неуместную мысль. — Мы долго после этого поддерживали отношения.
— А де Витт?
— Чарльз де Витт. Друг и коллега твоего отца. Он написал книгу вместе с ним и Ллилевортом. Добрый милый англичанин, большой оригинал, был женат на бой-бабе. Он умер. В Судане. От гангрены.
— И все это ты знала? — спрашиваю я.
— Конечно. Это же мои друзья.
— Но ты мне ничего о них не рассказала.
Она с удивлением смотрит на меня:
— Как это? А ты меня спрашивал? И почему это важно?
Я слегка сжимаю ее руку:
— У меня есть еще один вопрос. — Я медлю, потому что догадываюсь, как он будет воспринят. — Его могли убить?
Грета реагирует совершенно естественно: она удивляется.
— Кто кого мог убить?
— Кто-нибудь мог убить де Витта?
— Да что такое ты говоришь? — Она испытующе смотрит на меня. — Кто мог пойти на такое ужасное преступление?
— Мак-Маллин?
— Майкл?
— Потому, что де Витт знал слишком много? Или потому, что он догадался о чем-то, о чем не следовало?
Она коротко смеется:
— Нет уж! Это слишком.
— А кто-то другой? Кто-нибудь из СИС? Ллилеворт? Не знаю. Кто-то…
Она тихо смеется:
— Ты начитался глупых книг, Малыш Бьорн.
— Что-то случилось. В семьдесят третьем году. В Оксфорде.
Она замирает. Ей явно не хочется ворошить прошлое.
— Грета, что там произошло? Что именно они обнаружили? Что-то имеющее отношение к ларцу? Что это было?
Она делает глубокий вздох:
— Если бы я хоть что-нибудь знала… Их во что-то втянули, Малыш Бьорн. Но я не уверена, что они сами это понимали.
— Кто «они»?
— Твой отец. Де Витт. И Ллилеворт.
— Двое из них умерли.
— Меня тоже могли вовлечь.
— Но?
Она отворачивается к окну. И, не глядя на меня, произносит:
— Беременность.
Тишина обжигает.
— Незапланированная, — добавляет она. — Так бывает.
— Я… — Мне никак не подобрать подходящих слов.
— Это было так давно.
— А что потом?
— Я уехала на последних месяцах беременности. Родила ребенка. В Бирмингеме. Никому ничего не известно об этом, Малыш Бьорн. Никому.
Я молчу.
— Я не могла оставить его себе, — продолжает она.
— Понимаю.
— Понимаешь? Не думаю. Но все было именно так.
— Ты когда-нибудь общалась с…
