В голосе что-то знакомое.
Поворачиваю голову в сторону.
Вижу его колени.
Руки, сложенные на коленях.
Словно огорченный дедушка, Майкл Мак-Маллин сидит на стуле рядом с моей кроватью. Глаза внимательно осматривают меня.
— Ожог рук, лица и затылка второй и третьей степени. Тепловой удар, конечно. Обезвоживание организма. Могло кончиться по-настоящему плохо.
Стоны. Я осторожно поднимаю голову. Ощущения такие, как будто все на самом деле кончилось плохо. Руки и ноги будто деревянные. Пробую приподняться. Голова кружится. Цепляюсь руками за блестящие стальные поручни кровати.
— Вот таким мы тебя и нашли, — говорит он.
У него нет оружия, но это, конечно, ничего не значит. У них, разумеется, есть более гуманные способы, чтобы отделываться от досаждающих им лиц. Может быть, шприц. А может быть, они привязывают нас голыми к столбу посередине пустыни и отдают на растерзание муравьям.
Позади занавески, как черная тень, прячется какая-то фигура. Она наклонилась вперед и прислушивается.
Вряд ли прошло много суток с тех пор. Время летит быстро только тогда, когда тебе весело. За окном шелестит листва. Дуб? Осина? Я лежу слишком низко и не вижу. Но по своим ощущениям заключаю, что я больше не в пустыне.
Солнце не так печет. Свет не такой яркий. В воздухе запахи навоза и вегетации.
— Где я? — хриплю я.
Пустыня засыпала песком голосовые связки.
— Здесь хорошо, Бьорн. Не бойся. — Его голос звучит мягко, тепло, по-доброму.
Я не могу отвести взгляд от тени на занавеске.
— Тебе дают морфин, чтобы смягчить боль, — объясняет он. — И очень нежную мазь на основе алоэ. От морфина ты будешь немножко сонный, будет кружиться голова.
Меня пронизывает резкая боль.
Он опирается ладонями на мою перину:
— Бьорн, мой храбрый юный друг. Ты зашел слишком далеко. Будь так добр, расскажи мне, где ты спрятал ларец?
Я смотрю на него, не отвечая. Глаза закрываются сами собой. Чуть позже я слышу, что он уходит. Тень исчезла.
За эту ночь я выпиваю примерно тысячу литров воды. Периодически появляется санитар, который проверяет, как я себя чувствую и действует ли обезболивающее. Морфин действует, спасибо вам, фантазия работает прекрасно. В большинстве случаев в этих видениях фигурирует Диана.
Несмотря на свои страдания, я жду их следующего хода.
Пришла Диана.
Легкое постукивание в дверь пробуждает меня ранним утром от дремоты. Я долго ищу слово, прежде чем до меня доходит, что и по-норвежски, и по-английски «Kom inn» звучит одинаково.
Приятный голос произносит:
— Как ты чувствуешь себя сегодня? — Интонация одновременно теплая и холодная — смущенная, торжественная, ищущая. Как будто после двух лет фронта я вернулся домой к любимой без рук и без ног.
Диана быстро проходит к окну. Стоит вполоборота. Прижимает руки к груди. По ее спине я вижу, что она тяжело дышит. Или плачет.
Каждый ждет, что первым заговорит другой.
— Где я? — спрашиваю.
Она медленно поворачивается. На покрасневших глазах слезы.
— Сам видишь! — отвечает она.
— Я прогулялся. По пустыне.
— Ты мог умереть!
— Как раз этого я и боялся. Поэтому убежал.
Диана говорит:
— Он мой отец.
Сейчас она просто красавица. Ангел.
— Ты слышишь? Он — мой отец! — повторяет она.
— Кто? — спрашиваю я.
— Майкл Мак-Маллин!
Я смотрю на свои руки. В бинтах. На пальцы. Которые ласкали ее.
— Он — мой отец, — твердит она.
Я сдерживаюсь. Ни одно чувство не проявляется. Ни одно слово не вырывается. Смотрю на нее. Она ждет, что я скажу что-то, разряжу обстановку. Но я молчу. Я стараюсь осмыслить ее слова.
— Пойми меня правильно, — произносит она тихо. И подходит ближе, все еще прижимая руки к груди. — Дело было не так, как ты подумал.
Я молчу.
— Мы познакомились совершенно случайно. Ты и я. Мы понравились друг другу. Это случайность. Я влюбилась. Я очень сожалею… Они обнаружили в моем компьютере результаты наших поисков, — объясняет она и кашляет. — И только тогда папа меня попросил ему помочь.
Я ловлю ее взгляд.
— И ты согласилась? — спрашиваю я.
— Только ты не думай, что… — Она останавливается, слова застревают в горле.
У меня самого большие проблемы с дыханием. Это из-за сердца, которое бешено колотится.
— Тогда ясно, почему ты вдруг решила поехать со мной в Норвегию.
Она делает шаг ко мне и останавливается:
— Бьарн, все совсем не так! Совсем не так, как ты думаешь. Это так трудно объяснить. Я не думала, что я… Я не хотела, чтобы… Ты не знаешь слишком многого.
— Вот это правда.
— Никто не планировал нашей встречи. Я вовсе не выполняла чье-то поручение. Ты и я… Это произошло бы все равно, независимо от всего. Но ваши с папой дела… Из-за них все неприятности.
— Можно и так сказать.
— Ну отдай ты им его! Этот ларец! Он тебе не нужен.
Когда Диана вот так стоит, она очень напоминает маму. Фигурой и жестикуляцией. Странно, что я этого раньше не замечал.
— Ты меня ненавидишь? — Она садится на край моей постели и смотрит мне в глаза.
— Нет.
— Ты слышишь меня? — Она почти кричит. Мне кажется, что ее тяготит чувство вины. — Я помогала им, чтобы эта история кончилась. Ради тебя!
Я перевариваю ее слова. Одно за другим. Они действуют на меня, как изысканные лакомства, которые перед употреблением макнули в медленно действующий яд. Я изучаю ее глаза. Чтобы проверить, верит ли она сама в то, что сказала. Или же использует общие фразы, заготовленные специально для подобных случаев.
— Но это еще не все… — начинает она.
— Да?
— Мы…
— Что?
— Ты и я…
— Что ты пытаешься сказать?
— Бьарн, мы…
Она так сильно зажмуривается, будто хочет осушить слезы.
Я окликаю ее:
— Диана?
— Я! Больше! Не! Могу! — Каждое слово вырывается из нее с болью.
Я кладу свою перевязанную руку на ее руки. Мы оба слушаем наше дыхание. Жужжание аппаратов. Снаружи вдали гудит трактор. В листве шуршит ветер. Где-то стучит молоток. Мопед без глушителя трогается в путь, его звуки постепенно глотает тишина.
