Ли опять рассыпался в извинениях и исчез. Мы просидели еще
около часа, слушая музыку и рассматривая картины. Мне стало нравиться в этом
ресторанчике, свет маленьких фонариков был таким уютным. Разговаривали мы мало.
Я замечталась, глядя на расписные ширмы.
— Может, пойдем, Леда, — раздался голос
Герта, — а то ты прямо здесь уснешь.
Я согласно кивнула. Мы выбрались в ночную темень, и я с
удовольствием глотнула сырого воздуха.
— Давай-ка лучше прогуляемся, — сказал Герт,
обнимая меня за талию, — а то ты на ногах еле стоишь.
— А сам-то. — Я засмеялась. — Только учти, я
ведь домой на своих двоих только к утру доберусь.
— А зачем тебе домой? — Герт заслонил меня от
резкого порыва ветра. — Тут всего три квартала пройти, и будет моя
квартира. Посмотришь заодно на мое холостяцкое логово.
— Не знаю. — Я развеселилась, и мне было все
равно, куда идти. — Если ты так хочешь, то можем пойти и к тебе. В твое холостяцкое
логово, в котором на полу валяются окурки, пачки презервативов, медиаторы,
обрывки струн и порножурналы в туалете. Ладно, что я, в первый раз это все
увижу, что ли? Пойдем.
— Надеюсь, что ты не пожалеешь. — Он покрепче
обнял меня за плечи и увлек в темноту.
Глава 13
— Сейчас откроем дверь и будем дома, — дурашливо
пропел Герт, шаря по карманам в поисках ключей. — Черт, куда они
подевались?
— Может, ты их потерял? — предположила я,
разглядывая рожи фантастических монстров, которыми были расписаны все стены.
Жуткие оскаленные хари перемежались с названиями различных
питерских команд, а также нетрезвыми надписями. Фанаты изливались в не совсем
цензурной любви к «Серебряному веку» вообще и Герту в частности. Впрочем,
всенародная любовь всегда проявляла себя в сопричастности с жизнью кумиров.
Исписанные лестничные площадки и даже фасады целых домов — лучшее тому
подтверждение. Хорошо еще, что фанатки не караулят подзадержавшегося
рок-музыканта.
— Ты, наверное, свои ключи где-нибудь посеял. — Я
прислонилась к лилово-красной физиономии монстра с устрашающе выпученными
глазами.
— Скажешь тоже, — с удвоенной энергией Герт
принялся рыться в карманах, попутно перекладывая из одного в другой разные
мелкие вещицы. — Это не то, это тоже, а это откуда взялось? — помогал
он сам себе комментариями. — Куда же я их засунул?
— А если не найдешь, что будем делать? — мне до
жути надоело торчать под дверью, разглядывая народное творчество, ужасно
хотелось сесть, а еще больше лечь.
— Сейчас, сейчас, — бормотал Герт, — да вот
же они.
Связка ключей наконец-то появилась из бездонного, судя по
всему, кармана. На то, чтобы открыть дверь, ушло всего каких-то пять секунд,
после чего он с триуфмом распахнул ее.
— Прошу, сеньорина, мадемуазель, фрейлейн, мисс…
Почтите своим визитом мое скромное бунгало.
— И ты всех своих баб зовешь сюда? — Я зашла в
коридор. — А мне показалось, что хватит и меня одной.
— Хватит, моя дорогая, теперь ты у меня одна и на всю
жизнь.
Еще минут десять Герт мял, тискал и чмокал меня в темном
коридоре, но наконец-то отпустил и повел в комнату.
— Может, все-таки включишь свет? — Я шла
осторожно, стараясь в темноте не наткнуться на что-нибудь.
— Зачем? — Герт хохотнул. — Я же у себя дома,
могу пройти хоть с закрытыми глазами.
Но в ту же секунду на что-то налетел, выпустил мою руку,
заматерился. Я старалась не попасть под его размахивающие во все стороны
конечности.
— Ладно, Герт, — я примирительно вздохнула, —
в другой раз проведешь меня с закрытыми глазами, а сейчас давай-ка врубим
освещение.
Герт скрипнул зубами, но все же щелкнул выключателем.
Я огляделась. Никогда раньше мне не приходилось бывать у
него дома. Когда он был женат, мы встречались где-нибудь на стороне, а когда
наконец-то сбросил с себя узы Гименея, наши пути как-то не пересекались.
Трехкомнатная квартира в старом доме досталась Герту от
деда. Мне приходилось бывать в таких. Невероятно высокие потолки, широкие
подоконники под узкими, как бойницы, окнами с немыслимо маленькими форточками.
Смежный санузел, занимающий не самое маленькое пространство.
Комната, в которой я оказалась, представляла собой зал.
Вполне современный, с самой обычной светлого дерева стенкой, заставленной
пыльными вазами, с мягкой мебелью, образующей в углу привычный уголок,
журнальным столиком под торшером и старым пианино. Надо добавить к этому
пузатый комод с одной треснувшей дверцей, огромный палас в абстрактных узорах,
застилающий весь пол комнаты, и пучеглазые, с вывернутыми губами африканские
маски на стенах. Пыльный кактус на подоконнике не подавал признаков жизни, а
каким-то чудом попавший сюда бальзамин изрядно пожелтел и поник, но все же
тянулся к свету.
Несомненно, так все было и при Ленке, чувствовалась во всем
убранстве заботливая женская рука и неумолимая женская логика, которая все вещи
подчиняет своему порядку.
Герт, оставив меня любоваться комнатой, скрылся где-то в
недрах квартиры. Пожав плечами, я отправилась дальше. Открыв дверь, осторожно
заглянула. Здесь, вероятнее всего, была комната Ксюхи. Стены оклеены
веселенькими обоями в желтые цветочки, а сваленные в беспорядке инструменты,
стеллажи с разными музыкальными примочками, грудой лежащие в углу картонные
коробки говорили о том, что хозяин решил переделать освобожденную детскую в
свою music-студию.
Герт вовсю гремел на кухне тарелками и чашками, и я не
торопилась составить ему компанию. Так, если в двух комнатах я уже побывала, то
это, без всякого сомнения, спальня, в которой Герт провел немало времени со
своей законной супругой, когда не отпивался по чужим постелям. Куда-куда, а уж
сюда-то мне непременно захотелось заглянуть.
Понятно. Ленка, покидая Герта, видимо, решила не брать с
собой ни единого предмета, за исключением своих и Ксюхиных вещей. Массивная
двуспальная кровать по-прежнему занимала добрую часть комнаты. Одежный шкаф
надежно прикрывал собою угол. На подоконнике пристроился маленький телевизор
«Sony», а на письменном столе грудой лежало всякое барахло.
Зато стены!.. Стены смело могли считаться шедевром кипучей
деятельности неуемного рокера. Одна с пола до потолка была оклеена плакатами
«Серебряного века» в разные годы творчества, другая представляла собой
калейдоскоп фотографий отдельных личностей, вырезок и плакатов других групп.
Вот в этом-то как раз можно было и не сомневаться. Герт весьма спокойно
относился к творчеству своих собратьев по микрофону и гитаре, а некоторых даже
уважал.
Я неторопливо провела пальцем по снимку любимца публики
конца восьмидесятых, солиста группы «Кино», щелкнула по носу улыбающегося
Доктора Кинчева, усмехнулась, вспомнив длинные волосы БГ, которые в подражание
ему носили в конце восьмидесятых многие студенты, балдевшие от «Аквариума». А
вот и «Странные игры», еще в полном составе. И «Зоопарк» тоже. Я грустно
улыбнулась Майку, еще молодому, с задорной пышной шевелюрой. Вздохнула, глядя
на тревожную улыбку синеглазого рокера, такого молодого, такого талантливого и
так рано от нас ушедшего. Вспомнилась потрясающе холодная зима двенадцать лет
назад, когда мороз ломил за тридцать, а моя подруга Анька, охрипшая от слез,
принесла страшное известие. Не верилось. Хотелось уснуть и проснуться в прежнем
мире. Но ничего не изменилось ни после той длинной страшной ночи, ни потом.
Говорят, что время лечит любые раны. Многие ушли, а мы потихоньку продолжаем
жить. Да, Герт продолжал смотреть все эти годы на фотографии своих приятелей,
живых и ушедших. Наверное, в этих знакомых лицах что-то есть, если он до сих
пор не может с ними расстаться.
