Ключ оказался на месте.
Я вставила его в замочную скважину и открыла дверь на
чердак.
К крошечному слуховому окну вел узкий проход: часть чердака
была перегорожена стеной, за которой располагался второй этаж двухуровневой
квартиры Стаса. Год назад он дал на лапу кому-то из районной администрации,
чтобы ему позволили перенести коммуникации, выдолбить трухлявую чердачную
начинку и расширить свои владения.
…Чтобы выбраться на крышу, мне пришлось снять туфли и
обматерить никчемного двойника платья Аллы Кодриной. Мало того, что такая
модель никогда не шла мне и мешала передвижению — она, именно она сыграла роль
приманки для Олева Киви. Она ввергнула меня в несчастье. Раскаленные листы
железа жгли мне пятки, но я не чувствовала боли: Стас Дремов должен за все
ответить.
Или все мне объяснить.
Добравшись до его первого мансардного окна, я заглянула
вовнутрь: дохлый номер — весь обзор перекрывала гребаная, не на шутку
разросшаяся финиковая пальма. Оставалось еще одно окно. Но если вторая пальма
показывает те же темпы роста — плохи мои дела.
Со вторым окном мне повезло больше: оно находилось прямо над
кроватью Стаса. Пьяная страсть к звездам взяла верх над трезвой страстью к
флоре. Ура, olgu tervi-tatud
[14]
детские мечты, как сказала бы
Анне Раамат, звезда эстонского любительского порно…
Стас лежал на кровати, широко раскинув руки — в своей
любимой позе пресыщенного шейха. Я принялась стучать каблуком туфли по стеклу,
привлекая к себе внимание, но он даже не пошевелился. Только Старый Тоомас,
ходивший по кровати, поднял голову и захлопал линялыми крыльями. Я сложила
ладони лодочкой, спасаясь от прямого солнца, и приблизила лицо к стеклу: теперь
солнечный свет не мешал мне, и я смогла рассмотреть комнату.
И Старого Тоомаса.
И Стаса.
Старый Тоомас отклячил хвост и нагадил прямо на простыню. Но
Стас не согнал неряху с кровати. Он и не мог этого сделать… Он тоже был мертв!
Мертв, как Олев Киви.
Мертв. Убит.
Так же, как виолончелист.
Вся голова в крови.
На секунду мне показалось, что я схожу с ума, что я снова
вернулась в гостиницу, из которой с трудом выбралась сорок минут назад. Но это
была не гостиница, это была квартира Стаса! Я нависала над ней, вцепившись
побелевшими пальцами в раму, с бесполезными туфлями в руках, с бесполезной
сумочкой, с бесполезной жизнью.
Комната Стаса завертелась перед моими глазами, кровь на
простынях сложилась в контуры острова Сааремаа — именно туда пригласил меня
Стас в первое лето нашего знакомства. Пригласил и предложил работать на себя.
На Сааремаа мы так и не поехали, но предложение Стаса я приняла. И вот теперь
он мертв. И у меня больше нет работодателя. И лучшее, на что я могу
рассчитывать после побега из гостиницы, — это пошивочный цех в
какой-нибудь женской колонии. От безысходности ситуации я застонала. Еще вчера
вечером я была относительно свободна и относительно счастлива.
Кажется, я отрубилась.
А когда пришла в себя — тело Стасевича по-прежнему парило
подо мной. Мое же собственное тело, распятое на стекле, отбрасывало причудливую
тень на кровать. И, по странному, почти мистическому совпадению, контуры тени
почти совпадали с той позой, в которой лежал Стас. «Он потянет за собой и меня,
потянет и меня», — билось в моих висках.
Я сползла со стекла и на четвереньках добралась до
чердачного окошка. Вон отсюда. Теперь ты можешь надеяться только на себя.
Выбравшись на площадку, я отряхнула платье и надела туфли.
И, стараясь удержать в груди бешено колотящееся сердце, направилась к лифту. А
в следующую минуту… Я даже не успела сообразить, что происходит, когда дверцы
лифта распахнулись, и из них выплыла Вера Константиновна.
Вера Константиновна, вечная Стасова домработница, старая
сука, ненавидевшая всех женщин моложе тридцати пяти.
— Здравствуйте, — прошептала я заплетающимся
языком.
— Сам-то дома? — спросила она только для того,
чтобы что-то спросить
— Н-не знаю… Я… Я до него не дозвонилась.
Лицо Веры Константиновны исказила гримаса: «Знаем мы, как ты
не дозвонилась, знаем мы, за какой шнурок от звонка ты дергала».
— А чего такая бледная? — не отвязывалась от меня
старуха.
— Неважно себя чувствую…
«Знаем мы, как ты неважно себя чувствуешь, меньше нужно по
мужикам таскаться!»
— Может, зайдешь? — она посмотрела на меня
испытующе.
Я вздрогнула и уронила сумку. К счастью, она не раскрылась.
— Поеду, пожалуй, — я уже держалась за створки
лифта.
— Привет-то передать?
— Кому?!
— Станиславу. Да что с тобой?
Меньше всего Станиславу нужны были сейчас мои приветы. Равно
как и финиковые пальмы, попугай Старый Тоомас, домработница, кабинет в офисе, переговоры,
контракты, бритва «Жиллетт» и баночное пиво. Я нажала кнопку первого этажа, и
лифт пошел вниз. Давай же, давай!.. На то, чтобы обнаружить труп, уйдет минуты
две от силы. Еще минуту накидываем на выход из шокового состояния (дольше он у
закаленной советской действительностью Веры Константиновны вряд ли продлится),
еще минуту — на набор магических цифр «02»… Потом она сообразит, что к чему,
бросится вниз и…
Я должна убраться до того, как Вера Константиновна вспомнит
о моем существовании.
Коротко кивнув бабе Любе, я прорвалась на улицу и сразу же
тормознула битый «жигуленок». Черт возьми, второй раз за сегодняшний день мне
приходится уносить ноги.
«Жигуленок» выбросил меня у станции метро «Площадь
Мужества», прозванной нашей со Стасом общей подругой Кайе «Площадью
мужеложства». Теперь в подземку — и до «Академической». Домой. Мне нужно время,
чтобы во всем разобраться и решить, что же мне делать дальше.
Остаток пути я самым банальным образом проплакала, я с
трудом подавляла в себе желание не упасть на пол вагона и не забиться в
падучей. Два раза меня пробовали утешить пенсионерки, четыре — молодые люди
самых разных калибров и расцветок. Они же предлагали мне: адмиралтейское
бочковое, токайское коллекционное, прокатиться на лодке в ЦПКиО, переспать, посетить
гей-клуб и сауну. Еще вчера (о, господи, только вчера!) я рассмотрела бы эти
предложения в порядке поступления. Но сегодня… Сегодня я даже не знала, где
меня застанет огрызок белой ночи…
Никакого патруля у моего подъезда не было, да и снайперов на
крыше тоже. Я взлетела к себе на шестой этаж и сразу же включила телевизор.
Через полчаса должны начаться местные новости. Наверняка убийство Олева Киви
попадет в них (бедная я, бедная!). А пока нужно прекратить истерику, попытаться
взять себя в руки и спокойно обдумать ситуацию.
