— Передайте Олеву, что я больше не возьмусь за его
дела.
— Вас не устраивают комиссионные?
— Меня не устраивает, когда меня используют вслепую.
Не тебя одного, Рейно.
Рейно натянул футболку и выжидающе посмотрел на меня: я
получила свой конверт и теперь могу проваливать из номера.
— Всего доброго, Рейно. — Я поднялась с кресла, в
котором и без того засиделась.
— Я провожу вас.
…Это была последняя фраза, которую я услышала от него. Рейно
действительно проводил меня — но лишь до конца коридора. После этого он коротко
кивнул тяжелым, как ботинок водолаза, подбородком и исчез в недрах верхней
палубы.
Я укрылась в маленьком холле и, дрожа от нетерпения, вскрыла
конверт. Я заплатила за него две тысячи долларов, и мне было глубоко начхать на
тайну переписки.
Из конверта выпали три фотографии. Обыкновенные, снятые
самой дешевой «мыльницей» фотографии; настолько обыкновенные, что я
почувствовала жгучее желание вернуться к Рейно и настучать ему по куполу.
Неужели это дерьмо стоит две тысячи долларов?!
Я заплакала.
Слезы упали на физиономию какого-то лысоватого типа с
порочным вегетарианским лицом. Я сразу воспылала ненавистью к вегетарианцу
(сильно подозревая, что эта ненависть прямо пропорциональна сумме, которую я
затратила на фотографии).
Нет, у меня хватило ума не разорвать снимки в клочки. Я
сделала несколько глубоких вдохов, подергала себя за ухо и снова углубилась в
изучение содержимого конверта. Наверняка в нем есть то, за что не грех и
заплатить такую сумму.
На первой фотографии вегетарианец был один — он старательно
заклеивал конверт, и его партнером по снимку выступало какое-то почтовое
отделение.
Второй снимок был гораздо более выразительным: главного
персонажа щелкнули в университетской мантии. Он стоял на импровизированной
трибуне и о чем-то вещал группе каких-то дебилов с почтительно отвисшими
челюстями.
Самым же густонаселенным оказался третий по счету
фотографический шедевр: то ли прием, то ли пати, то ли вечеринка по поводу. Я
даже не стала ее рассматривать. Я перевернула фотографии — в тайной надежде,
что хоть одна из них будет подписана.
Дудки.
Девственно-чистая поверхность с издевательски бледным
логотипом «Кодак». Неужели это все? Эстонская сволочь Рейно сработал не хуже
наперсточника, он надул меня самым беззастенчивым образом!
Я снова глубоко задышала и попыталась взять себя в руки. В
конце концов, эти снимки предназначались не мне, а Олеву Киви — и могли не
нуждаться в комментариях. То, что было для меня филькиной грамотой, могло
оказаться крайне важным для него. Но Киви вышел из игры и ничего уже не скажет.
Ни мне, ни кому-либо другому.
Вот только на что я теперь буду жить? Не на куцую же
зарплату Сергуни Синенко?..
Воспоминание о репортере подстегнуло меня. Пора
возвращаться. На Канонерский, в единственное место, где мне гарантирована
относительная безопасность.
* * *
Я добралась до Канонерского только поздним вечером. Сергуня
ожидал меня возле подъезда, сидя на вкопанной в землю автомобильной шине. Рядом
меланхолически жевал траву преданный Идисюда. Репортер мрачно подпихивал кота
под ребра и смотрел на остов какого-то административного корпуса на
противоположной стороне канала. Я пристроилась рядом и тоже принялась смотреть
на безжизненный дом. Должно быть, именно такой — разбитой, никчемной и
заброшенной — будет моя последующая жизнь. Если я не сумею защитить себя, если
дам себя заарканить.
— Поздновато возвращаешься, — сказал Сергуня, все
еще глядя в пространство.
— Дела, — я не стала вдаваться в подробности
визита на «Королеву Реджину».
— Замочила еще кого-нибудь? — спросил он с тайной
надеждой в голосе.
— Обошлось.
Некоторое время мы просидели молча.
— Я достал то, что ты просила. Полный гостевой список
плюс обслуживающий персонал.
— Отлично. Как продвигается дело?
— Тебя объявили в федеральный розыск.
Я едва не упала с камеры. Меня, скромную труженицу, которая
в своей жизни и мухи не обидела, которая хлопалась в обморок даже при первом
намеке на месячные, — меня считают преступницей!.. Я попыталась зарыдать,
но, очевидно, лимит на слезы был исчерпан. Я погладила тершегося о ноги Идисюда
(сентиментальность, как это, должно быть, характерно для хрестоматийного
убийцы!) и безучастным голосом спросила:
— И что же мне инкриминируют?
— Двойное убийство, — с тихой гордостью отозвался
Сергуня.
— Стас Дремов и Олев Киви.
— Именно.
— А как насчет рабочих версий?
— Твои пальчики нашли в Эстонии, — Сергуня повернулся,
взял в руки мою ладонь и с чувством поцеловал. — Вот эти самые.
— Оперативно. — Вот она и всплыла, та история в
таллинском полицейском департаменте. — И когда только успели?
— Ничего удивительного нет. Дело приобрело широкий
международный резонанс. У нас ведь тоже не дураки сидят, когда дело касается
репутации. Послали отпечатки на родину покойного. Там откликнулись.
Что ж, события развиваются по самому худшему сценарию.
Почему я все еще спокойно сижу на автомобильной шине, а не сую голову в петлю —
неизвестно.
— И как они все это объясняют?
— Что именно?
— Почему я убила Киви?
— Объяснять будешь ты. Они предполагают. Предполагают,
что ты была знакома с Киви по Эстонии, в свою бытность… — Сергуня сделал
целомудренную паузу.
— Договаривай, — поморщилась я.
— В свою бытность девушки по особым поручениям… — Он
поднялся и оборвал ветку сирени, которая все еще никак не могла отцвести. И
забегал передо мной по дорожке. — Ну, почему, почему я ничего о тебе не
знаю?!
— Я же обещала все тебе рассказать!
— Когда?!
— Когда ты поможешь мне сопоставить некоторые факты…
Сергуня грубо ухватил меня за руку и потащил к подъезду. Я
не сопротивлялась. Я слишком устала, чтобы сопротивляться. До четвертого этажа
мы ехали в лифте в напряженном молчании, а потом Сергуня снова накинулся на
меня:
— Ты приходишь ко мне после того, как убила двух
человек, ты приносишь с собой какой-то кинжал с камнем, наверняка краденый… Да
еще тискаешь мой футляр…
— Рылся в сумке. Все понятно, — я укоризненно
посмотрела на Сергуню.
— Рыться в вещах — моя профессиональная обязанность.
Извини. За это мне деньги платят…
Нож. Я зажмурилась и снова ощутила тяжесть его рукоятки в
своей руке. Интересно, испытал ли Синенко то же, что испытала я?
