— Наследницей была жена, — тихо сказала
Кайе. — Во всяком случае, так было указано в завещании.
— А ты откуда знаешь? — удивилась я.
— Юри пока еще занимается этим делом.
— Тогда ты должна знать еще и то, что его жену убили в
прошлом году.
— Веселенькая семейка, — присвистнула
Монтесума. — Покойников.
— Три года назад Киви попал в больницу, — Кайе
решила добить нас своей осведомленностью. — В Швейцарии. Какой-то город…
Шафхаузен… Да, Шафхаузен. У него были большие проблемы с почками, он едва не
умер. Он тогда написал завещание на жену. Все состояние завещал ей…
Шафхаузен, Шафхаузен… Кажется, где-то я уже слышала
название. Ну, конечно, «помповое ружье, подарок Общества охотников швейцарского
кантона Шафхаузен». Сведения из репортерского блокнота Сергуни Синенко…
— Надо же, какой меценат, — Монтесума никогда не
верила мужчинам, это было ее жизненным кредо. Единственное существо мужского
пола, которому она доверяла, был памятник Барклаю де Толли у Казанского
собора. — А потом жену нашли мертвой.
— Монти, нельзя же так! — не выдержала я. —
Если бы ему расхотелось делиться ценностями с женой, он мог бы просто
переписать завещание…
— Но теперь это неважно, — перебила меня
Кайе. — Другого завещания нет. Завтра должен приехать адвокат Киви.
— Зачем? — удивилась я. — Зачем адвокат, если
все его богатство за бугром?
— Я не знаю. Но могу спросить у Юри…
— Сделай одолжение.
— Подвожу итог, — Монтесума снова взяла
командование на себя. — Мы с Варварой пошерстим остатки дружной
гостиничной команды.
— Там была еще и обслуга. Пять человек… — напомнила я.
— Не перебивай… Мелочовка потом. А Кайе будет снабжать
нас информацией. По мере поступления. Ты как, Кайе?
— Jah! — Величие жертвы было столь очевидно, что
Кайе даже покраснела и на глазах прибавила несколько сантиметров в росте.
И приступила к своим обязанностям немедленно. Она вынула из
сумочки сложенный листок и протянула его мне.
— Что это? — Развернуть листок я не успела:
Монтесума ястребом налетела на бумажку.
— Это адрес ювелира. Подпольного, — скромно
объяснила Кайе.
— Умница! Снимаю шляпу, — сказала Монтесума, которая
всегда носила только платки. — Твой будущий отпрыск будет тобой гордиться.
А мы завтра же навестим старичка…
— Если у тебя будет еще одна возможность, Вари, —
Кайе умоляюще сложила руки на животе. — Ты достанешь мне автограф Полины
Чарской?
— Обязательно, — сказала я. Что еще мне
оставалось?..
* * *
Монтесума, которую я никогда раньше не видела в таком
возбужденном состоянии, вызвалась развезти нас. Сначала мы забросили Кайе на ее
забытый богом проспект Обуховской обороны. Причем Кайе запретила шикарному,
украшенному тонированными стеклами монтесумовскому «БМВ» приближаться к ее
хибаре ближе чем на два квартала. Я сидела на заднем сиденье и вполуха слушала
их ленивую перебранку.
— Мне бы не хотелось, чтобы возникли ненужные
разговоры, Монти…
— Тогда пригласи меня к себе, детка. Представишь меня
как близкую подругу.
— Ну что ты! — не на шутку перепугалась
Кайе. — Откуда у меня подруги с такими тачками? Юри не поймет…
— Прости. Совсем забыла, что ты у нас скромная дочь
механика, который всю жизнь впахивал в парке аттракционов. И все твои подруги
если на чем-то и катаются, то исключительно на «чертовом колесе»… — Тут
Монтесума не выдержала и стукнула кулаком по рулю. — Черт возьми, Кайе,
что с тобой происходит?!! Но что дурного в том, если беременную женщину подвезли
домой? Даже если он увидит…
— Юри не увидит… Он на работе.
— Тем более не понимаю.
— Но могут увидеть соседи. Я бы не хотела давать повод…
— Пошла вон из машины, дура набитая! Кайе просияла, обняла
за плечи Монти, чмокнула в щеку меня, открыла дверцу и осторожно спустила ноги
на землю. Мы еще немного постояли, наблюдая за тем, как Кайе бредет по улице —
с огромным животом, победоносным животом, Животом Начала Мира.
Монтесума открыла бардачок, вытащила оттуда устрашающего
вида сигару, срезала ее кончик маленькой блестящей гильотинкой и закурила.
— Н-да, — сказала она, пуская дым через тонкие,
как будто выписанные китайской тушью, ноздри. — Сама мудачка, муж —
круглый идиот, район — дыра дом — дерьмо, комната — клоака, соседи — недоноски…
Может быть, это и есть счастье, ты как думаешь, Варвара?..
…Промахнув город из конца в конец, мы тормознулись сразу за
тоннелем, на маленькой площади. Монтесума припарковала свой «БMB» у сетки с
табличкой «ЦЕНТРАЛЬНАЯ СТАНЦИЯ АЭРАЦИИ» и вышла из машины. Я последовала ее
примеру. Некоторое время мы пялились на свинцовые воды залива, а потом
Монтесума сказала:
— Значит, ты отказываешься ехать ко мне?
— Прости, Монти… Я не хочу тебя подставлять. А если к
тебе ввалятся жлобы из ментовки? К тебе или в «Бронепоезд»?
— Уже, — Монтесума задумчиво почесала
бровь. — Дивное здесь место, Варька. Могла бы умереть и не узнать.
— Что — уже? — перепугалась я.
— Уже вваливались. Не забывай, что мои пальчики
хватались за те же места, что и твои…
— И что?!
— А ничего. Я уважаемая бизнес-леди, подданная Швеции…
— И твоя мебель стоит на даче у губернатора… Я помню.
— Не только у губернатора. В общем, я устроила хипеж,
сказала, что последний раз видела тебя шесть лет назад в Таллинском ботаническом
саду, прикрылась кое-какими именами… Так что здесь все в порядке. И у меня ты
будешь в безопасности.
— Нет. — Я обхватила Монтесуму за шею и прижалась
к ее железобетонному узкому плечу. — Нет.
— Как знаешь… План на завтра следующий. Приезжаешь ко
мне в «Бронепоезд». С утра. Лучше к десяти. И не вздумай проспать. Приводим
себя в порядок и двигаем к ювелиру. Ясно?
Я приставила руку к голове и улыбнулась.
— Есть!
— Тогда пошла к чертовой матери, дура набитая!..
…Когда я вломилась в квартиру Сергуни, мой специальный
корреспондент уже спал: прямо в одежде, свернувшись калачиком и спрятав руки
под мышками. Та часть лица, которую я могла разглядеть, была исполнена немой
укоризны. Я тихонько согнала Идисюда, пристроившего свой хвост на Сергуниной
макушке, прикрыла самого Сергуню пледом и на цыпочках вышла на кухню.
На кухне, прямо посередине стола, стояла записка, подпертая
бутылкой из-под текилы: «ЖДАЛ ДО 01 ч. 33 мин. СУКА!»
Вытащив из сумки футляр с ножом и бумажку с именами
подозреваемых, я вычеркнула из списка Полину Чарскую, поставила два
вопросительных знака против Аурэла Чорбу, три — против Тео Лермитга и один —
против Гюнтера Кноблоха. Еще в «Бронепоезде», когда снова всплыло онемеченное
название швейцарского кантона «Шафхаузен», я вспомнила, что коммерческие
интересы Кноблоха распространялись не только на Германию и Россию, но и на
Швейцарию.
