— Да, конечно.
— Вам никто не говорил, что вы сумасшедший?
— Да, конечно. Конечно…
Мы снова потянули нож в разные стороны, но Дементий был явно
сильнее. И я, не удержав равновесие, хлопнулась прямо на спину. И посмотрела на
него снизу вверх. И все поняла. Дурацкий обрывок газеты с частными объявлениями
прямиком вывел меня на тихопомешанного. Пока — тихопомешанного. Но нет никаких
гарантий, что через минуту он не станет буйным и не воспользуется какой-нибудь
смертоносной прелестью типа куай-цзы, шань-цзы или бяо. Или вообще ограничится
менее изысканным тесаком. Ну почему, почему все в моей жизни делается через
задницу, как у какого-нибудь распоследнего гомосека?! Почему из всех возможных
путей я выбираю самый дрянной и неукоснительно ему следую?!
Нет, обострять ситуацию сейчас бессмысленно, в комнате и без
того полно острых предметов.
После недолгих размышлений я решила пустить ситуацию на
самотек и попытаться усыпить бдительность умалишенного.
— Еще кофе, — отрывисто бросила я.
Дементий с радостью бросился выполнять мою прихоть. Похоже,
он готов на все, лишь бы не дать ножу выскользнуть из его квартиры.
— Что происходит? — спросила я по-пролетарски
громко отхлебнув из чашки.
— Ничего, — не моргнув глазом, соврал он.
— А по-моему, что-то происходит. Не совсем… м-м…
нормальное. Вы не имеете права меня задерживать.
— Я вас не задерживаю.
Идиотизм ситуации был настолько очевиден, что я даже
рассмеялась. Дементий счел это хорошим знаком и тоже попытался улыбнуться.
— Вы очень симпатичная девушка…
Сейчас он сделает мне предложение!..
— У вас такой милый смех…
Сейчас он сделает мне предложение!..
— Мы ведь так и не познакомились толком. Расскажите мне
о себе…
Нет, предложения он мне не сделает, но и из квартиры просто
так не выпустит.
— С какой стати я должна рассказывать вам о себе?
— Я подумал… Ну, хорошо. Не хотите рассказывать о себе
— не надо. А что это за человек, который подарил вам нож?
Так и есть, все будет вертеться вокруг ножа!
— Послушайте, Дементий… — я позволила себе повысить
голос, но он не дал мне закончить.
…В последующие несколько часов я не произнесла ни слова.
Вначале, пока способность соображать еще не оставила меня, я проклинала
покойничка Стаса Дремова, сделавшего из меня образцово-показательную шлюху. Да,
именно так — образцово-показательную шлюху, для которой прихоть клиента —
закон. А странный парень с бледными баками и фанатично горящими глазами
оказался самым изощренным клиентом, которого я только встречала в жизни. Он
осторожно, шаг за шагом, как заправский Казанова, овладевал моим девственным
пугливым мозгом; он ласкал мои крошечные, не до конца сформировавшиеся извилины
умопомрачительными вещами. Какими-то «Письмами мастера дзэн мастеру
фехтования», — трепетными, как первый поцелуй моего первого парня Сюлева
Хааса… Какой-то «ХЭЙХО КАДЭН сё, переходящей в роду книгой об искусстве меча», —
не терпящей возражений, как пах моего последнего парня Лешика Богомола… В ход
пошли совершенно неведомые мне имена, скорее всего японские, — Басе,
Сайге, Исса, Бу-сон: странные сочетания слов, складывающиеся в трех — и
пятистишия. И я как последняя дура иссоплилась над кретинической судьбой
неизвестного мне пернатого, когда Дементий с подвыванием прочел:
Больной опустился гусь
На поле холодной ночью.
Сон одинокий в пути.
Я заплакала! Клянусь богом, я заплакала — так горько, как
будто бы по мне прошелся взвод солдат срочной службы! А потом этот блондинистый
гад добил меня окончательно:
Есть особая прелесть
В этих бурей измятых,
Сломанных хризантемах.
Почему я никогда не думала об этом? Почему я никогда и
ничего не хотела знать? В изголовье моей кровати столько раз умирали эти
хреновы бледно-желтые хризантемы, а мне и в голову не приходило их пожалеть!
Мне и в голову не приходило, как тонок и влажен может быть мир… Мне и в голову
не приходило, как тупа и ограниченна я сама… А ведь все могло быть по-другому, если
бы мне встретился не Стас, а этот нежный сумасшедший!
…Kurrat, как же далеко он меня заманил, этот парень! В самые
непролазные дебри моей собственной души. И ничего хорошего я там не обнаружила:
жалкий подлесок, сломанные кусты жимолости, использованные презервативы, банки
из-под джин-тоника, банки из-под оливок с анчоусами, мятые купюры — выгребная
яма и та выглядела бы лучше!..
Я не знала, сколько времени прошло (глухое безжизненное окно
не давало никакого представления о времени суток), — да это было и
неважно. Лишь изредка, с трудом вырываясь из омута слов и жадно глотая воздух у
поверхности, я думала: неужели все это ради проклятого ножа?!.
…Дементий срубился неожиданно, так и не дорассказав мне о
кулике, потерявшем свое гнездо. Я даже не сразу поняла, что произошло: его
ресницы сомкнулись, рот вытянулся в нитку, а голова сама собой прислонилась к
стеллажу.
Наваждение спало, и воздух свободы защекотал мне ноздри. Я
щелкнула пальцами перед лицом Дементия — никакой реакции!
Аккуратно разжав его руки, я вытащила нож, прихватила «ARM
AND RITUAL» и на четвереньках поползла к выходу. И лишь у самой двери
обернулась: Дементий спал. И вместе с ним, свернувшись клубком, спали все его
ножи, все его мечи, все его давно умершие японцы.
…Через три минуты я была уже на набережной, перед
вздыбившейся плотью моста Лейтенанта Шмидта. Вот он — питерский бич, разводка
мостов, которая всегда застает врасплох! Воистину, нужно родиться в этом
городе, чтобы жить в унисон с его мостами.
У первой же попавшейся парочки я узнала, который час. Было
около двух, следовательно, в арсенале у сумасшедшего Дементия я провела почти
десять часов. И выползла оттуда с напрочь покосившейся башней. Причину этого
помутнения я объяснить не могла. В любом случае от временного пристанища на Канонерском
меня отделяла вода, оставаться на набережной и искать приключений в ушибленных
белой ночью кафешках мне не хотелось, и я решила отправиться к Монтесуме.
* * *
Монтесума жила на углу Одиннадцатой линии и Большого
проспекта.
Несколько лет назад, сразу же по приезде в Питер, она
расселила склочную четырехкомнатную коммуналку и теперь являлась счастливой
обладательницей эркера, двух балконов, двух санузлов и камина.
Я честно простояла в подворотне напротив ее дома полчаса и
ничего подозрительного не обнаружила. И только потом решилась войти в подъезд.
Монтесума не спала.
Я вообще была склонна думать, что Монтесума никогда не спит,
ничего не ест, а только курит сигары, вкалывает как лошадь и все свободное
время посвящает мужененавистничеству.