— Плэчинте, — охотно пояснила она. — Молдова
приветствует вас!
— А где здесь у вас сортир? — совсем некстати
вылез Сергуня.
Девица пожала плечами и указала рукой в глубь галереи.
Торжественная встреча со слоеными «плэчинте» оказалась смятой.
— Ты дурак, — шепнула я Сергуне. — Нужно
уважать национальные чувства.
— Да ладно тебе. — Сергуня отделился от меня и
скрылся в толпе жаждущих накачаться вином, коньяками и дармовой кормежкой.
Я осталась одна.
Но скучать мне вряд ли придется — я поняла это, как только
взглянула на сброд с разнокалиберными рюмками, бокалами и фужерами в руках.
Из-за Сергуниных восторгов по поводу Романа Попова мы опоздали больше чем на
час, А за час простые русские журналисты, допущенные к прозрачному телу
молдавских вин, успели нарезаться до безобразия. Со всех сторон меня окружали
красные распаренные рожи, спутанные лохмы волос и потные подмышки. А в воздухе
стоял нестройный гул и пахло самыми бесстыжими духами и мыслями.
Пока я пробиралась к батарее бутылок, возле которых орудовал
штопором еще один деятель в барашковой шапке, меня успели облапать, облобызать
и предложить выпить на брудершафт. Самым удивительным было то, что вела я себя,
как какая-нибудь послушница разрушенного монастыря Св. Урсулы, — ойкала,
взвизгивала и возмущалась.
Боженька вполне мог быть мной доволен. Но окончательно
встать на путь исправления мне помешала огромная дубовая бочка, которую
выкатили под нестройные вопли и такие же нестройные аплодисменты и улюлюканье.
— Коньяк! — объявила Барашковая Шапка. —
«Буку-рия»!
Проклятые писаки ломанулись к бочке, как к чудотворной
иконе, и едва не сбили меня с ног. Но в последний момент чья-то сильная рука выдернула
меня прямо из середины стада. И та же рука отвела меня в безопасное место — за
стойку.
— Спасибо, — проблеяла я и подняла глаза на своего
спасителя.
Молдаванин. Типичный молдаванин.
Смоляные волосы, избитые сединой; висячие усы, нос
горбинкой, глубоко посаженные темные глаза и губы цвета жженой пробки.
Настоящий цыганский барон, за одну ночь заделывающий по двойне.
Цыганский барон склонился ко мне и беспардонно обнюхал мою
физиономию.
— Вы не пьете, — едва сдерживая разочарование,
сказал он.
— Еще не успела, — начала оправдываться я. —
Только пришла.
— Вы журналистка?
Я перевела взгляд на репортерское кодло и обреченно
вздохнула.
— Журналистка.
Молдаванин жаждал более исчерпывающей информации. И получил
ее. В конце концов, не зря же Сергуня снабдил меня ксивой томной климактерички!
— Римма Карпухова. Газета «Петербургская Аномалия». Я и
мой коллега приглашены.
— Пишете о светской жизни? — Для молдаванина он
совсем неплохо строил предложения.
— Ну, если различные скандалы можно считать светской
жизнью…
— Вы не похожи на журналистку.
Я открыла рот от удивления. По мнению Кайе, в прошлом
большой любительницы немытых южных славян, молдаване всегда отличались
некоторой безапелляционностью суждений. Но не до такой же степени!.. Или этот
тип, как и всякий цыганский барон, не в меру прозорлив?
— Почему не похожа? У меня и удостоверение есть.
Хотите, покажу?
— Удостоверение ничего не значит, — продолжал
интриговать меня молдаванин. — Вы ведете себя не как журналистка.
— А как должна вести себя журналистка?
— Настоящая журналистка должна набрасываться на
выпивку, как только почувствует ее запах. А вы здесь уже десять минут и так ни
к чему и не прикоснулись.
— Вы за мной наблюдали…
— Я всегда наблюдаю за всем. Я — хозяин.
Черт возьми, значит, это и есть Аурэл Чорбу! Винодел,
обитатель третьего номера гостиницы на Крестовском!
На вид Чорбу было не меньше сорока, а то и сорока пяти, и
никогда в жизни я не видела такого вероломного лица. Этот, пожалуй, не
задумываясь вырежет всех завсегдатаев придорожной корчмы, а их лошадей сведет
на базар в какую-нибудь Чадыр-Лунгу!..
— Почему вы так на меня смотрите? — Чорбу
неожиданно улыбнулся, и, в полном соответствии с моими представлениями о
злодеях, в глубине его пасти сверкнул золотой зуб.
— Вы — Аурэл Чорбу, — сказала я.
— Верно. Я — Аурэл Чорбу.
— Я хотела взять у вас интервью, — тут же нашлась
я. — Вы не будете возражать?
— Сейчас? — удивился он. — Даже не попробовав
моих вин?
— Почему… Можно пить и разговаривать.
— Нет, нельзя. — Единственный золотой зуб Чорбу
продолжал гипнотизировать меня. — Вина ревнивы, как женщины. Они не
прощают, когда ими занимаются между делом.
Ценная мысль.
Сейчас мне придется выбрать, чем заняться — пить с Чорбу или
задавать ему вопросы. Лучше, конечно, выпить, — тогда он уверится, что я и
есть самая настоящая журналистка.
— Давайте начнем с вин, Аурэл.
— С каких?
— Все равно с каких…
— Так не пойдет, Римма… Я правильно запомнил ваше имя?
— Абсолютно, — кивнула я, больше всего опасаясь,
что он потребует мое удостоверение.
— Для начала решите, чего вы хотите больше — сухих,
полусухих, десертных, крепких? Может быть, коньяк?
Больше всего мне хотелось сейчас жахнуть водки, но намекать
на белоголовое пойло в галерее вин я посчитала неприличным.
— А красное сухое у вас есть?
Аурэл Чорбу покровительственно ухмыльнулся и подбросил в
руках невесть откуда взявшуюся темную бутылку.
— Удивительное совпадение. Мне тоже нравятся красные
вина… Прошу! «Рошуде Пуркарь», лучшее, что у меня есть.
С проворством заправского бармена он вытащил пробку, разлил
вино в хрустальные рюмки и протянул одну из них мне.
— Ничуть не уступает французскому бордо. Видите, как
играет?
Я подняла рюмку: вино, действительно, было удивительного
темно-рубинового цвета с едва заметным оттенком граната.
— Ну, как? — спросил у меня Чорбу, когда я
пригубила так похожий на бордо «Рошу де Пуркарь». — Определите букет?
— Фиалка, — прикрыв глаза, сказала я.
— Правильно, фиалка… И чуть-чуть сафьяна. Он придает
бархатистость… У вас задатки дегустатора. А теперь еще одно…
Он быстро поменял рюмки и представил мне новое вино:
— «Негру де Пуркарь»!
«Негру де Пуркарь» оказался сводным братом «Рощу де
Пуркарь», но вместо фиалки отдавал черной смородиной. Я вылакала все до капли и
мило улыбнулась отцу основателю «Каса Марэ».
