— Я вас не приглашал, — огрызнулся Рейно. —
Сами настояли.
После короткого обмена репликами мы расположились прямо на
паркете. Рейно вынул из жилетки сверток и торжественно развернул его. В нем
оказалась пачка писем и телеграмм. И ничего больше. Телеграммы Рейно передал
мне, сам же занялся письмами.
Телеграмм оказалось пять. И все пять были международными.
Перед тем как заняться их изучением, я на некоторое время
заперлась в туалете со своей любимой книжкой «ДЕТЕКТИВНЫЕ ЗАГАДКИ — ОТГАДАЙ
САМ!». И внимательно проштудировала главу о работе с уликами и под-главу
«Письма, записки, шифры».
Когда я уже заканчивала абзац «…и разложить их по
хронологии, тщательно сверяясь с хронологией преступления», в дверь постучали.
— Что вы там делаете? — раздался требовательный
голос Рейно. — Заснули?
— Уже иду, — откликнулась я и нажала педаль
сливного бачка.
Вернувшись в комнату, я застала Рейно, с увлечением
рассматривающего срамные фотокарточки Кодриной. К тому же этот тихий эстонский
извращенец был вооружен лупой!
— Я, конечно, понимаю, эти куски мяса занимают не
последнее место в расследовании, — прямым текстом заявила я Рейно. —
Но из-за них не стоило подвергать себя риску. И ездить в Кронштадт. Вполне
могли обойтись секс-шопом на Восстания. Могу дать адресок.
— Так и думал, что вы не столь целомудренны, какой
хотите казаться, — Рейно нисколько не смутился. — Не лезьте не в свое
дело. Все улики должны быть изучены.
— Особенно эти.
— И эти в частности. — Он не нашел ничего лучшего,
как повернуться ко мне спиной.
Я тоже повернулась к нему спиной и разложила телеграммы.
Все они были датированы разными месяцами и даже разными
годами. Вот только получатель и отправитель всегда оставались одними и теми же:
Алла Кодрина — Игорь Пестерев. Я разложила их в хронологическом порядке (в
полном соответствии с главой «Улики»). Теперь телеграфный роман Кодриной и
Нестерова выглядел следующим образом:
1. Таллин, 12.10.96г.:
«ПРОСТИ МЕНЯ, ЕСЛИ МОЖЕШЬ. АЛЛА».
1. Венеция, 25.12.97 г.:
«ЭТОТ ГОРОД СОЗДАН ДЛЯ НАС С ТОБОЙ. ОБОЖАЮ. АЛИКА».
З.Вена, 11.02.98 г.:
«РЕЙС OR 888. БОЖЕ, НЕУЖЕЛИ ЭТО ПРАВДА? ОБОЖАЮ. АЛИКА».
4. Мартиника, Ламантен, 04.01.99 г, «ПОЧЕМУ НЕ ТЫ? ОБОЖАЮ.
АЛИКА».
5. Вена, 12.06.99 г.:
«АСТОРИЯ». 14.00 ПО МОСКВЕ. ОБОЖАЮ. АЛИКА».
Я отложила телеграммы и вздохнула.
Даже в этих крошечных, давно увядших листках передо мной
предстала история не просто любви, а какой-то мучительной, растянутой во
времени страсти. Похоже, покойной Алле тоже была не чужда вечная любовь. Так
же, как и ее мужу. Вот только любила она другого — не музыканта с мировым
именем Олева Киви, а жалкого сотрудника жалкой охранной структуры «Локис» Игоря
Пестерева! Любила отчаянно долго, с неослабевающим накалом. Я даже как будто
видела Аллу Кодрину, пританцовывающую у окошек почтовых отделений в Таллине,
Венеции, Вене и какой-то неизвестной мне Мартинике;
Аллу Кодрину, покрывающую поцелуями равнодушные листки
бумаги…
По телеграммам легко прочитывалась история их романа:
наверняка они были знакомы задолго до появления Олева Киви. А потом черт ее
дернул пойти в дурацкую филармонию, на дурацкую виолончель. И усесться в
дурацком ряду, в дурацком красном платье.
Там-то ее и настигла такая же сумасшедшая любовь Олева Киви.
И к этой любви существовал гарнир — гораздо более питательный, чем
однокомнатная квартира в Кронштадте, чем даже нарезной одноствольный карабин
«Антарес» и Дамаск с рукоятью из карельской березы.
Ну, конечно же, загородный дом в Эстонии, квартира в Вене,
машины, гастроли, светская хроника, коллекция драгоценностей… Как сказал об
этом братец Филя — «весь мир в кармане».
И она не устояла.
Я бы тоже не устояла. Вот только виолончелистов на моем пути
не попадалось.
Она не устояла и вышла замуж за маэстро. И послала подальше
своего' кронштадтского любовника. Думала, что легко его забудет. Настолько
легко, что решилась на объяснение — иначе чем холодным объяснением первую
телеграмму не назовешь.
А потом…
Мне легко было представить, что было потом. Она не смогла
забыть его.
Можно сколько угодно фантазировать по поводу причины и по
поводу той роли, которую сыграла Венеция. А может, и не было никакой роли.
Просто несчастная Алла проснулась в каком-нибудь венецианском отеле (как могла
проснуться в барселонском, марсельском, афинском, марокканском отеле), раскрыла
шторы, посмотрела на своего спящего, белобрысого, флегматичного эстонского
мужай поняла…
Поняла, что этот город, как и все другие города, создан не
для Олева и Аллы, а для Игоря и Аллы. И понеслось. Очевидно, она
воспользовалась первой же возможностью, чтобы вернуться в Питер. Она послала
телеграмму с номером рейса. И он встретил ее. Наверняка встретил. Наверняка
были еще телеграммы. И были тайные встречи. И был весь мир — но «почему не ты»?
Боже мой, почему не ты…
Какая грустная, какая красивая история…
— Возьмите, — сказал мне Рейно.
— Что?..
— Возьмите платок. Вы рыдаете уже пятнадцать минут…
Больно смотреть. Неужели эти телеграммы так вас расстроили?
Я почти с ненавистью посмотрела на Рейно; вот он, гнуснейший
мужской цинизм в состоянии полной обна-женки!
— Почему мужчины ничего не чувствуют? — задала я
риторический вопрос. — Почему они так непробиваемо, так туполобо, так
отвратительно циничны?
— Если вы будете путать цинизм со здравым смыслом, а сопли
с чувствами, то далеко не уедете… Я просмотрел письма. В них есть странные
места. Кое-какие я отметил. Можете взглянуть.
— Да, конечно, — пролепетала я, но даже не
двинулась с места.
Рейно отобрал у меня телеграммы и пробежался по ним глазами.
Никакой реакции. Ах ты, грубое животное! Животное, никогда не знавшее любви!
Незабвенный Лешик, до сих пор кукующий в Крестах, — вот кто рыдал бы
вместе со мной!..
— У вас есть что-нибудь по делу Аллы Кодриной? — »
отвратительно деловым тоном спросил у меня Рейно.
— У меня есть досье…
— Давайте его сюда.
Слезы все еще застилали мне глаза, но я нашла в себе силы
подползти к сумке и вытащила оттуда красную папку с историей убийства Аллы
Кодриной. И, отдав ее Рейно, снова принялась за сладкие, долгие, мучительно-слезоточивые
размышления.
Но Рейно бесцеремонно вытащил меня и из них.
— Четыре телеграммы смело выбрасываем на помойку. Хотя
я могу ошибаться… А вот пятая… Ну-ка, взгляните!
