– Ты и без него на редкость тяжелый, – заявил Нога, поправляя беспомощно висящего на плече ныряльщика. – И пахнет от вас, лягушек, рыбой…
Они взобрались на нависающую над прибоем скалу. Со стороны утес казался гораздо ниже. Квазимодо с сомнением глянул вниз – высоковато будет. Тут и кости можно переломать. Это если еще не промахнешься и в воду не бултыхнешься. Драккар уже заходил к берегу. А под утесом собирались разглядевшие врагов хитки.
– Как бы мне прыжочком шпангоуты не разнести, – с опасением сказал Нога и сплюнул в поднятые к скале лица-морды хиток.
– Драккар крепкий, – пробормотал, морщась, Квазимодо. Хитки начали петь, и виски снова болезненно сдавило.
– Мозги свербит, – пожаловался Нога.
– А я ничего не слышу, – заметил Ныр, безучастно висящий на плече моряка. – Нога, ты вместе со мной прыгать будешь?
– А что делать? Ты же сам не сиганешь?
– Наверное, уже нет, – задумчиво сказал фуа. – А что это тебя трясет? Не вздумай на баб пятнистых смотреть.
– Мы не смотрим, – невнятно пробормотал вор. – Но уж очень завывают.
Хиток под скалой собралось уже десятка два, и их вкрадчиво-неопределенный хор начинал сводить с ума. Вор выдернул из-за пояса топор и, не глядя, метнул вниз. Судя по звуку, попал. Чуть полегчало.
– Я за твоим топором снова нырять не буду, – заметил фуа.
– И не надо. Это чтобы твоему ножу на дне одиноко не было. – Квазимодо понял, что его начинает сильно трясти.
Драккар шел вдоль берега. Весла убрали, и разогнавшийся корабль скользил вдоль пены прибоя. Чуть зацепится, затормозит – хитки полезут упорными слизняками. У мачты несколько человек растянули край запасного паруса.
– Мачту не сшибите, – заорал кто-то с корабля.
На воду Квазимодо не смотрел, только на драккар, выбирая место, куда прыгнуть.
– Пожалуй, я с Лягушкой скакать не буду, – в последний миг передумал Нога.
Ныр, взвизгнув, мешком полетел вниз. Следом сиганул похожий на татуированного медведя моряк. Последним прыгнул Квазимодо.
Поймать тентом-парусом морякам никого не удалось, и Квазимодо шлепнулся на груду тел. Угодил лбом в рукоять чьего-то меча, да так, что из глаза полетели искры. Куча ворочалась и ругалась, но в целом все обошлось благополучно. У фуа снова пошла кровь из разбитого носа, а Нога охал и держался за живот.
Драккар вновь отвернул от берега.
Квазимодо сидел у кормового весла, прижимал ко лбу относительно прохладное лезвие ножа. Драккар шел ходко, приближаясь к замершему на якоре «Высокому», и решать нужно было срочно.
– Людей мало, – шептал Нога. – Половина точно к Кехту переметнется. Не дойдем в одиночку.
– На «Высокий» перейдем – порежут ночью. Или за борт упадем, – возражал Пень. – Незачем на когг переходить. Верная смерть.
– А что делать? Ни ты, ни я в одиночку корабли не водили. Это ж не вдоль глорского побережья болтаться. Ни примет, ни карты настоящей, у нас нет. Тоже верная гибель. А так, может, ты да Лягушка уцелеете. Кехту люди все равно нужны. А в одиночку на драккаре идти – только лишнее время мучаться.
– А если не в одиночку? – вмешался Квазимодо.
– Это как?
– Увяжемся за «Высоким». Мы легче, скорости сравнимы. А у нас еще и весла есть. Хоть и несколько человек сядет, а на худой случай сгодится.
– Думаешь, Кехт смирится, что мы хвостом тянемся? Да он наизнанку вывернется, лишь бы нас утопить.
– А что он сделает? На абордаж нас возьмет? Людей-то маловато осталось.
– А расстреляет? Два эвфитона – не шутки.
– Не очень-то из его эвфитонов постреляешь, – убежденно заявил Квазимодо.
– Ох, втравливаете вы меня в самогубство, – вздохнул Нога.
– Я еще Теа вытащу, – пообещал вор. – Она и трех эвфитонов стоит.
– Это – да. Такого лучника я еще не видал, – согласился Нога. – И Лягушка у нас. Отойдет – может, и рыбка у нас будет.
Ныр в заговоре участия не принимал. Лежал, задрав к вечереющему небу забитый подсохшей кровью нос. Геккон, радостно прищелкивая, расхаживал по груди хозяина.
Нога, наваливаясь грудью на рулевое весло, почесал бороду:
– Эх, была не была, давайте хоть напоследок Кехта драккара лишим. Пусть, кабан, от желчи лопнет.
Море оставалось спокойно. Драккар, пусть и без полного комплекта гребцов, лихо двигался к «Высокому». До когга оставалось рукой подать, но там никакого оживления не наблюдалось. Странно. Вполне можно предположить, что капитан Кехт не будет так уж рад возвращению всех без исключения подчиненных, но рабочие руки ему очень нужны. Да и не один он на «Высоком» остался – неужели никто не порадуется за товарищей, чудом вырвавшихся из объятий холодных сисястых красавиц? Да рассказы о таких происшествиях годами по кабакам гуляют.
– Что у них там стряслось? – недоуменно поинтересовался Нога. – Такое впечатление, что им уж лень и задницу за борт выставить, чтобы нам на голову нагадить.
– Кехт от злости всех в трюм на бревна загнал, – сказал чернявый моряк, работающий веслом ближе к корме. – Чтобы поскорее забыли, как он грести быстро умеет.
– Не, Черный, смотри – вон кто-то на носу да возле борта торчит, – не согласился зоркий Пень.
– Это из «хороших». Из тех, что капитана, бросившего своих, со счастливым спасением радостно поздравили, – пояснил Черный.
Его тут же оборвал кто-то из гребцов:
– Заткни хлебальник, Черный. Вечно ты капитана в спину хаешь. А при нем тебя, умника, не видно, ни слышно.
Черный засопел, но смолчал.
Квазимодо подтянул штаны, поправил полегчавший пояс. Топора нет, арбалет сдуру на когге оставил. А ведь будет сейчас дело. Уж очень момент удобный. Для всех удобный. Вор осторожно постучал носком сапога по ноге Ныра.
– Что, уже? – Фуа с печальным вздохом сел и принялся упрятывать под лохмотья рубашки геккона.
Квазимодо смотрел и не мог ничего понять. Почти все гребцы привстали, глядя вперед. Корма «Высокого» приближалась, и догадавшийся раньше других, в чем дело, Пень невежливо захохотал.
Капитан Кехт сидел в лодке. Очевидно, очень долго сидел. Здесь же скорчились его помощник и оба гребца. Лодку держала под прицелом арбалета Теа. Девушка стояла на носу «Высокого». В руках у нее вместо любимого лука почему-то был арбалет вора. Наконечник болта неуклонно следил за капитаном. Лицо у лиски от злости совсем заострилось и походило на бледный веснушчатый треугольник.
Над бортом ближе к корме торчали головы немногочисленных членов команды «Высокого».
Положение прояснилось. Разъяренная Теа не давала никому к себе приблизиться и не позволяла капитану подняться на борт. Чем-то она умудрилась весьма сильно напугать моряков. Должно быть, капитан Кехт вдоволь успел насладиться сидением в неудобной долбленке. На его окостеневшее лицо страшно было смотреть.
