– Думаю, ее нам нужно опасаться в последнюю очередь. Прошло больше трех лет, мало ли что там у них могло случиться. Энгус был хорошим парнем, но власть меняет и не таких. Придется нам быть очень осторожными.
– Ты всегда осторожен. Но если эта ланон-ши захочет тебя? Сам говоришь, прошло три года. Вдруг у нее мужчины кончились?
– Для Блоод три года как для нас три дня. Хм… вообще-то для тебя три дня – тоже не три дня. В общем, все это мелочи. Я думаю, вы понравитесь друг другу. За кого нам нужно бояться, так это за фуа. Он у нас очень темпераментным стал. Как бы не спятил, увидав Блоод. Она действительно… необычная.
Барана оставили у спокойного озерца, украшенного маленьким, словно игрушечным водопадом. Лиска и фуа подергивали носами и многозначительно переглядывались. Лошади заметно нервничали. Квазимодо и Бат, которых природа обделила нюхом, занервничали еще посильнее лошадей.
– Кто-то крупный, – неуверенно сказала Теа.
– Людей ест? – бодро поинтересовался Бат.
– Сдурели – про богиню так говорить?! – зашипел вор. – Чего встали? Мы же не глазеть приперлись? Мы здесь проездом. Поехали, поехали…
Ночь прошла благополучно, если не считать подступившего под утро пронизывающего холода. Костер развели небольшой – дрова следовало экономить. Квазимодо не слишком страдал – плащ, покрытый еще и теплой дохой, не продувался, а жаркая Теа грела не хуже печки. Ныр мерз как-то странно – говорил, что зверски холодно, ноги и руки у него были как лед, но чувствовал фуа себя при этом неплохо, только разбудить его утром по-настоящему было трудно. Ныряльщик норовил и сидя, и стоя впасть в безмятежную дремоту. А вот у Бата по-настоящему утром зуб на зуб не попадал. Разогретое мясо и горячий настой чернослива приободрили путешественников, и отряд двинулся в путь.
Узкая дорога вела вдоль высоченных серых склонов и кажущихся бездонными пропастей. Ни наверх, ни вниз смотреть не хотелось. Сквозь голые скальные вертикали проплывали обрывки мглистой мути. Теа с вором возглавляли отряд, и, оглядываясь, они с трудом различали двигающуюся сзади повозку. Дважды на пути встречались свежие осыпи камней. Приходилось растаскивать крупные обломки и переталкивать через препятствие повозки. Солнце, казалось, исчезло навсегда. Опасаясь новых обвалов, Квазимодо шипел, напоминая, чтобы все разговаривали тихо, но кричать и так никому не хотелось.
Следующие дни мало отличались друг от друга. Казалось, путешественники попали в мертвый мир. Ни птицы, ни зверя, ни звука – лишь редкое эхо от упавшего в пропасть и отскакивающего от уступов камня. Ныр, дольше всех сохранивший способность удивляться величию каменных громад, уже умолк. Великий Дракон на холодный и мертвый мир смотреть вообще отказывался и проявлял некоторую активность только во время обеда и ужина.
Качаясь в седле, Квазимодо пытался понять – неужели здесь нет никого живого? Горцы рассказывали о диких круторогих козлах, о мелких, похожих на бесхвостых белок грызунах, о громадных птицах, способных унести взрослого барана. И где это все? Неужели путники куда-то не туда свернули? Нет, дорога оставалась под ногами. Это немного успокаивало. Раз здесь кто-то прошел и даже улучшал дорогу, срубая выступы скал, – неужели «герои Глора» горного пути не осилят? В магические тропы, уводящие в никуда, вор не верил. Хватит колдунам и придуманных пещер-ловушек.
Вечером за костром путники беседовали о том, кто проложил эту дорогу и способны ли на это обычные люди. Ныр и Бат высказывались в пользу каких-то великанов-огров. Теа рассказывала про забытые королевства с всесильными бессмертными королями. Квазимодо история не слишком интересовала. В любом случае дорога явно не окупала вложенных в ее строительства средств.
Костер трепетал крошечной искрой в холодном каменном мире. Квазимодо почудилось, что не ко времени упомянутые великаны глядят со склонов, дожидаясь, когда огонь угаснет. Вот потянутся огромные мозолистые лапы…
Квазимодо взял лиску за руку:
– Детка, мне, наверное, придется тобой поделиться. По ночам очень холодно стало.
Теа ухмыльнулась:
– Хорошо, что они не храпят. Ладно, пусть ложатся. Померзнут насмерть – скучно нам с тобой будет.
Бат начал было возражать. Теа быстро на него тявкнула, приказала не ломаться и вообще прекратить титуловать ее с Полумордым господами. За горами господа будут, а здесь все сосульки сопливые. Овчинные куртки, плащи и одеяла собрали в одну кучу. Угасающий ковер пригревал ноги. Спать было тесно, но тепло. Квазимодо наконец перестал ворочаться. Утром никто не дрожал. Сообразительный Великий Дракон оказался почему-то под рубашкой у Теа. За завтраком все укоряли в нетоварищеских чувствах прохладного телом Ныра. Фуа оправдывался тем, что он хоть и холоднокож, но и тепла мало забирает.
В пути Квазимодо пытался понять, как далеко продвинулся отряд. Сведения о горных перевалах разнились до такой степени, что даже приблизительно посчитать количество дней, необходимое для того, чтобы перевалить через горы, было трудно.
К вечеру пошел первый снег.
Разгребая место под костер, вор слышал, как Ныр интересуется у Бата, как долго еще может идти снег. Погонщик сказал, что до весны. Ныр подумал и поинтересовался, когда будет весна. Теа тут же тявкнула, что весна будет, когда снег кончит идти, и нечего глупости болтать, когда насущных дел полно.
Плотный ужин и полученная по четверти кружки крепкая сливовица примирили путников с надолго отложенным наступлением весны. Как ни странно, снег пришелся по вкусу геккону. Великий Дракон бегал-плавал по пушистой поверхности, взбирался на колени людей погреть лапы и снова принимался барахтаться в снегу. Квазимодо согласился с фуа – дивного ума ящерица и никаких затрат ей на одежду не нужно.
Утром путешественники с трудом выбрались из-под одеял – снегу навалило по колено. Стронуть повозки с места стоило немалых сил. Теперь каждую повозку тащила упряжка из двух лошадей, но движение явно замедлилось. Квазимодо с ужасом думал о том, что с ними будет, если снегопад не прекратится. Впрочем, к середине дня с неба срывались лишь одинокие снежинки.
Общими усилиями вытолкнули повозку на ровное место. С правой стороны угрожающе близко тянулась ломаная черта пропасти. Лошади с облегчением вышли на скальную площадку, за поворотом дорога чуть расширялась. Квазимодо вставил сапог в стремя терпеливого вороного. В это время лошади первой упряжки испуганно заржали, метнулись в сторону. Бат завопил, пытаясь удержать вожжи, – упряжку волокло к краю пропасти. Квазимодо внезапно получил по лбу поводьями – их перекинула мужу Теа. Вор машинально ухватил повод Искры; и рыжая кобыла и вороной внезапно заволновались, сдерживая их, Квазимодо с ужасом увидел, как лиска по-над самой пропастью метнулась к повозке, страшно зарычала на лошадей. Кони шарахнулись от края, Теа подхватила их под уздцы, обняла дрожащего перепуганного мерина за шею. Вторая лошадь жалобно заржала. Упряжка, упираясь, все же отодвинулась чуть дальше от пропасти, почти скрылась за выступом склона. Квазимодо видел, как на полушаге замерла лиска.
