От группы отделились двое воинов. Квазимодо надеялся, что, может, заслонят от луков, дадут мгновение скакнуть в кусты – нет, двинулись по сторонам, позволяя лучникам держать пришельцев на прицеле.
Высокий воин вынул из рук вора арбалет, засмеялся:
– Что, уродец, от страха слюни пустил? Ну-ка, руки за спину.
Квазимодо с изумлением почувствовал, как на запястьях защелкнулось что-то жесткое, металлическое.
– А этот – лягушка! – радостно закричал воин, занявшийся фуа.
– Да ну?! – Из-за лучников выступил человек без шлема, зато с дощечкой для записей в руках. – Вот это повезло. Где же они прятались? Да волоките их сюда, невозможно в этой вони стоять.
Подталкиваемые древками арбир Квазимодо и Ныр шли по тропе. Воины обсуждали неожиданное происшествие, хвалили какого-то Эри за бдительность. Как быстро сообразил вор, поимка фуа сулила доблестным солдатам неплохую награду. За одноглазых уродцев, похоже, ничего не причиталось, и Квазимодо окончательно пал духом.
Неожиданно тропа кончилась, и отряд очутился на выжженной солнцем пустоши. Здесь стояли повозки, запряженные крупными лошадями. Несколько человек, по виду рабочие, заканчивали укладывать на повозку разобранные части лодок-скрадух. Квазимодо чуть не плюнул с досады – стоило приплыть чуть позже, и разминулись бы с этой командой трофейщиков.
Командир отряда, сильно смахивающий на писца из столь любимого вором отдела снабжения, похлопал ныряльщика по плечу, взял за отросшие завитки светлых волос на затылке:
– Красавец! Осторожнее с ним, ребята. Они хлипкие, эти фуа. Одного подбили, живым не довезли. Этого обязательно нужно доставить. Сами понимаете…
– А с одноглазым что делать?
Писарь оценивающе оглядел пленника:
– Мелковат, но рожа редкой мерзости. Такой урод может пригодиться. Давайте и его тоже…
Один из солдат поднес фуа небольшую баклагу:
– Давай, лягушка. Один глоток, не больше. Не бойся, не отравим.
Фуа кинул вопросительный жалобный взгляд на друга. Квазимодо пожал плечами – чего уж теперь кочевряжиться.
Ныряльщик глотнул, ноги его мгновенно обмякли, и он рухнул бы на землю, если бы его не подхватили двое солдат.
Яд все-таки. Квазимодо совершенно не понимал смысла. Какой резон травить пленников, когда можно повесить или просто мечом ткнуть?
Безвольное тело фуа уже закинули на повозку.
Ко рту вора приблизилась баклага:
– Один глоток. Да не вздумай выплевывать.
Пить со скованными за спиной руками было неудобно. Квазимодо неловко глотнул, стараясь взять в рот как можно меньше. Пахнущая чем-то пряным и незнакомым жидкость частично вытекла через короткую губу. Солдат выругался, но вор почти не услышал – за щеку, туда, где покоилась привычная жилка единорога, словно уголек сунули. Вор чуть не взвыл от боли, ноги подогнулись. Яд! Яд! Остатком разума Квазимодо удержал рвущийся вопль. Навалилась непонятная слабость, глаза закрылись. Вор чувствовал, как его поднимают за ноги и за плечи, кладут в повозку. Во рту пылала жгучая боль, но пошевелиться, закричать не было сил.
Что происходило до вечера, вор почти не помнил. Все пропадало в серой мгле. Временами Квазимодо чувствовал боль во рту, слышал поскрипывание колес и голоса солдат. Потом снова наваливалось серое равнодушие.
Ночевать солдаты остановились в какой-то деревне. К этому времени Квазимодо несколько пришел в себя. Боль за щекой осталась, но теперь вор понимал, что только это жгучее ощущение и не дает провалиться в жуткую серость. Распряженная повозка стояла во дворе, окруженном частоколом. Фуа по-прежнему не шевелился. Квазимодо с трудом различал его легкое дыхание. О пленниках никто не позаботился. Лишь пару раз в повозку заглядывал прогуливающийся по двору часовой.
Квазимодо провел чудную ночь. Хотелось есть и пить, но даже шевелиться следовало очень осторожно. Мучительно затекло тело, особенно скованные за спиной руки. Несколько раз вор был готов не выдержать, сползти с повозки и попробовать выбраться со двора. Но что толку? Со скованными за спиной руками даже через забор не переберешься. Квазимодо уже давно понял, что эти самозащелкивающиеся железки так просто не раскроешь. Под утро вор не выдержал и намочил штаны. К счастью, часовой позора не заметил. Квазимодо с завистью думал о бесчувственном товарище.
На заре отряд продолжил путь. Квазимодо мучался неподвижностью, хотя повозка покачивалась на неровной дороге и можно было украдкой менять положение тела. Фуа по-прежнему не приходил в себя. Квазимодо развлекался, слушая разговоры воинов и разглядывая устройство, удерживающее руки ныряльщика. В общем-то занятия небесполезные. Металлические браслеты-наручники оказались механизмом не таким уж сложным, а в разговорах доблестных стражей тоже можно было выловить много любопытного.
Уже ближе к вечеру отряд въехал в город. Квазимодо внимательно прослушал разговор со стражей на городских воротах, потом старательно подглядывал в щель повозки. Видно было плохо, но, к своему изумлению, вор понял, что город едва ли уступает размерами самому Глору. Колеса стучали по мощеной мостовой. За телегами бежали мальчишки, вопили торговцы, кто-то ругался, выла избитая баба – Квазимодо почувствовал себя почти дома.
Потом повозки разделились – лодки повезли в одну сторону, пленников в другую. Колеса гулко простучали по доскам высокого моста, Квазимодо разглядел далеко внизу бурное течение реки. Потом повозка потянулась по долгому подъему, и вор увидел огромный замок. Высокие стены и шпили, массивные башни произвели на Квазимодо неизгладимое впечатление. Замок выглядел куда покруче старой глорской цитадели.
Несколько раз повозка останавливалась перед очередными воротами. Нехорошо – уж очень много здесь стражи. Наконец повозка оказалась во внутреннем дворе. Вокруг высились мощные стены. Квазимодо зажмурился, расслабился – их с фуа сгрузили и куда-то понесли. Вор старался висеть в сильных руках беспомощным мешком. Тела брякнули на жесткий топчан. Наручники оказались сняты. Квазимодо сдержал вздох облегчения. Его взяли за подбородок, обругали кривомордым и принялись вливать в рот какую-то жидкость. Вор закашлялся, выплевывая непонятное пойло. Ему без церемоний сунули кулаком в живот. Квазимодо задохнулся. Во рту потеплел комочек спасительной жилки. Рядом судорожно раскашлялся фуа. Мучитель повернулся к нему. Квазимодо приоткрыл глаз и оценил обстановку. Небольшая комната, трое непонятных толстых мужчин в одинаковых темных балахонах. Надо думать, пора пленникам приходить в себя. Вор застонал и приподнял голову. Ему сунули кружку, приказали выпить и снимать свои лохмотья. Квазимодо сделал вид, что пьет, вылил большую часть содержимого себе на грудь и принялся стягивать с себя одежду. Местным начальникам было не до него. Фуа бился в конвульсиях и никак не желал приходить в себя. Пользуясь возможностью, Квазимодо разгрузил уцелевший на штанах потайной карман. Напихать ценных вещей пришлось полный рот. Вор боялся что-нибудь проглотить и надеялся, что в ближайшее время ему не придется произносить речей. Людям в балахонах удалось усадить фуа, но тот все равно вел себя как смертельно пьяный. Квазимодо начал копировать подобное состояние в более легкой форме. Сидеть голым и раскачиваться было не так уж сложно, но вор быстро схлопотал удар по почкам. Очевидно, вести себя распущенно разрешалось только ценным «лягушкам». Квазимодо проявил покладистость и был награжден набедренной повязкой в виде куска довольно тонкой красной ткани. Вообще-то вор всю жизнь привык носить штаны, но сейчас выбирать не приходилось. В дополнение к набедренной повязке на шее защелкнулся узкий ошейник с большим металлическим кольцом.
