Рыбы на завтрак досталось немного, и вышла она быстро. Стало легче. Квазимодо тупо смотрел на лужицу у своих ног. Рядом присел фуа, из сложенных ковшиком ладоней капала речная вода.
Квазимодо помотал головой:
– Мы сами… уберем здесь. Уведи ее куда-нибудь. – Вор ткнул рукой, стараясь не смотреть на скорчившуюся на коленях леди Атру.
Новообращенный раб увел связанную гадюку-хозяйку. Квазимодо было все равно, что с ними обоими будет дальше. Пусть хоть прямиком в замок отправляются. В животе болталась звенящая пустота, но это было даже приятно по сравнению со вкусом во рту. Зато возбуждение, так долго таящееся в теле, мучавшее хуже червя-паразита, тоже ушло. Вор наконец вложил дрожащими пальцами в ножны кукри.
Теа лежала на боку, обхватив руками живот. Квазимодо присел на корточки:
– Пойдем, умыться нужно.
– Не могу, – едва слышно прошептала девчонка.
– Можешь. – Вор обхватил ее за узкие плечи, посадил. – Давай, рыжая. Бывает хуже.
– Там родник есть, – пробормотала Теа. – Но сначала нужно…
– Сначала уберем, – согласился Квазимодо. – Давай…
Сломанными в глубине зарослей ветвями замели остатки извергнутого завтрака и следы ног. Девчонка двигалась почти нормально.
– Все равно заметно. Уходить нужно, – слабо сказала она.
– Конечно. – Вор критически оглядел поляну. – Чего это ты так нажралась?
– Двух клинтухов
[45]
поймала. Еще вечером. Рыбы мне мало.
– Понятно. Где твой родник?
В животе хлюпало, как в трюме готовящегося затонуть драккара. Квазимодо с тревогой потрогал себя над поясом штанов – столько пить совсем не полагалось. Водой, хоть и вкусной, сыт не будешь.
Рыжая сидела на песчаном пятачке возле родника, держала себя за голову. На лицо возвращался нормальный цвет, бесчисленные веснушки тускнели.
– Квазимодо, я была не права, – пробормотала девушка.
– Правда? – удивился вор.
– Да, я должна была поделиться птицей. Но я не хотела, чтобы сука ее жрала. И вообще у Хозяев Холмов добычу делят не так, как у вас.
– Надо же. Я думал, Хозяева Холмов – это суслики, да еще шакалы. Гм… извини, если обидел.
Рыжая скорбно улыбнулась:
– Ты прав. И я не должна обижаться на правду. Но раньше было не так. Наш народ всегда был немногочислен, но мы держали нашу землю в крепких руках. И хоги,
[46]
и токолоши
[47]
признавали нашу власть. Мы наводили страх и на людей, и на дарков. Но все это уже в прошлом.
– Печально. Я тебе сочувствую, но иногда стратегия «пусть все боятся» не оправдывает себя.
Теа дернула носом:
– Мне не нужно твое сочувствие. Я сильна и здорова.
Квазимодо прислушался к своему животу и признался:
– А я, знаешь ли, не так уверен в себе. Ноги подгибаются, и вообще… Правда, я птичку не ел.
Девчонка угрюмо опустила нос:
– Зачем ты дразнишься?
– Да в общем-то по привычке, – признался вор.
– Ты сильный, хоть и мелкий. Не знала, что люди могут быть такими в одиночку. Обычно их много, только тогда они смелы. Но ты прав – наши старшие не всегда отличались умом и хитростью. Возможно, поэтому наш народ исчез.
– Да, так бывает. Собственно, из нашего отряда тоже остались только я да этот охочий до брюнеток дурак.
Теа передернуло.
– Ненавижу ее!
– Я тоже. Не будем о суке, а то снова блевать потянет.
Девчонка кивнула:
– Я поняла, что вы издалека. С Юга?
– Нет. Я с дальнего Севера. Это аж за океаном. Ныр жил поближе, но тоже вряд ли есть возможность добраться до его островка. Если ты местная, может, посоветуешь, что нам делать?
– Наши земли были северо-восточнее. Но там никого не осталось. Одни вонючие люди. Той был последним князем. Теперь и он мертв. – Теа помолчала и призналась: – Я ничего не могу тебе посоветовать. Мой народ умер. И я тоже.
– Ну, чего-то ты сильно мрачно настроена. Я слыхал, что ваши лисы… в смысле Хозяева Холмов, водятся к северу отсюда. Ты вполне можешь найти их там.
– У нас не принято приходить в чужой клан. Последний помет нашего рода перебили зимой.
– Помет – это дети?
– Да. Вы так называете. Их выследили зимой, вместе с детьми погибла охрана. Почти все, кто у нас оставался. А когда охотились на нас с Тоем, погибли последние наши. Клан умер.
– Что делать. Бывает. Мой «клан» умер еще раньше.
– Вас, людей, много.
– Ну, людей много. Но я-то один такой особенный. – Квазимодо ухмыльнулся.
На миг ему стало неудобно под оценивающим взглядом рыжей. Карие глаза не упустили ничего: ни босых грязных ног, ни мешковатых штанов, ни потертого ремня. Исцарапанный впалый живот, рука, обмотанная импровизированной повязкой, странное оружие с литой рукоятью, лысая голова, на которой уже начала пробиваться темная щетинка, также подверглись тщательному и хладнокровному осмотру. Взгляд рыжей девчонки не обошел изборожденную глубокими ямами и щелями щеку, кривоватый нос и пустую глазницу, но особого впечатления эти «украшения» не произвели – так, еще несколько характерных примет прыткого мелкого бандита. Взгляд карих глаз снова остановился на кукри.
– Ну и как? – не выдержал Квазимодо. – Похоже, клинок – единственное интересное, что на мне есть?
Теа пожала плечами:
– Я плохо разбираюсь в людях. Если ты про свое лицо, то я видела одноглазых раньше. Это не украшение, нечем гордиться. А вот оружие у тебя необычное. Дай посмотреть.
Квазимодо замер в некотором замешательстве. На то, что он гордится своим одноглазием, ему еще никто не намекал. Что за нелепая мысль?
Рыжая, неверно истолковав его замешательство, сказала:
– Возьми пока мой кинжал, если не доверяешь.
Квазимодо вынул кукри, протянул рукоятью вперед:
– Кажется, я тебе доверяю.
Теа кивнула и принялась рассматривать оружие. Вор подумал, что, говоря «доверяю», он подумал о своем орочьем ноже, заткнутом сзади за пояс. Ну, себя не переделаешь. Хотя, возможно, следовало бы.
– Послушай, Теа, а с чего ты взяла, что я горжусь своей мордой?
