Общее направление движения Квазимодо давно потерял. Теа петляла в зарослях между обрывистыми склонами холмов, лошади шли по руслам ручьев и мелководной речушки. Каждый подъем, а тем более спуск казался вору последним. Квазимодо каким-то чудом продолжал удерживаться на лошади. Спину разъедал собственный пот, ветхие штаны насквозь пропитал конский. Хотелось просто свалиться с лошади, лучше в ручей, но можно и просто на землю. Теа рычала, требуя сидеть ровнее, не натирать спину «несчастному животному». Квазимодо и сам чувствовал, что бедная кобыла мучается не меньше всадника. Но что делать, когда человек такой бестолковый попался?
– Все, привал до полной темноты. Можете сваливаться, – милосердно объявила рыжая.
Квазимодо сполз с лошади. Ноги казались кривыми и деревянными. С другой стороны – с чего бы деревяшкам так болеть?
Фуа проковылял несколько шагов и, не удержав громкого стона, свалился на землю.
Квазимодо остался стоять, держась за лошадиную шею. Буланая кобыла вздыхала. Вор хотел ее поблагодарить – ни одна другая тварь не смогла бы выдержать такого издевательства. О старом знакомом муле и говорить нечего – давно бы удрал. Но поблагодарить не получалось – во рту все наглухо ссохлось.
Рядом возникла Теа, сунула тряпку:
– Оботри лошадь. Остынут – отведем к реке.
Квазимодо, не в силах вымолвить ни слова, кивнул.
– Если знаешь, что делать, чего стоишь? – буркнула рыжая и пошла расседлывать лошадь Ныра.
Журчал ручей. Напившиеся лошади щипали сочную траву. Все три, включая норовистого жеребца, вели себя мирно – видать, тоже здорово устали.
Квазимодо обессиленно сидел на берегу, опустив босые ступни в воду. Солнце бросало на землю последние лучи, высокий плоский холм тянул в бесконечность свою черную тень. Подошла Теа:
– Скоро можно будет двигаться.
Вор кивнул.
– Не будешь отговаривать и проситься отдохнуть? – поинтересовалась рыжая.
– Нет. Ты сейчас лучше знаешь, что делать, – хрипло сказал вор и сплюнул. Густые слюни (сколько ни пьешь – все равно во рту как песок раскаленный) позорно повисли на штанах. Пришлось плеснуть водой.
Теа села на берегу рядом.
– Нужно уйти подальше. Погоня близко не подходила. Собаки у них глупые, но все равно могут наткнуться. Если они рискнут в холмах ночевать, то утром…
Вор помотал головой:
– Не объясняй. У меня голова не варит. Тебе ногу нужно залечить. Давай порошка наскребу.
Выше тонкой щиколотки девушки виднелись четкие отпечатки собачьих клыков в обрамлении капелек запекшейся крови.
Теа небрежно махнула рукой:
– Давно делом не занималась. Отвыкла. Мелочь, возиться не стоит. Я зализала.
Квазимодо тупо кивнул. Нужно привыкать. Теа – не человек, лечить привыкла по-своему. Вор видел, как она зализывает спину лошади. Между прочим, это ты, корявый, кобыле холку натер. Кобыла во время лечения стояла расслабленно. Видно, ей было не больно. Ну, ты и сам помнишь. Сейчас у самого ляжки стерты, так что штаны липнут. Вот бы… Вор содрогнулся.
– Ты чего? – удивилась рыжая.
– Да так. Вспомнил чего-то. Да и побаливает задница.
– Еще бы. – Теа насупилась. – У самой ноги болят. Говорю – отвыкла. Но вы ничего держитесь. Завтра легче станет.
Вор хмыкнул:
– Даже не сомневаюсь. Или подохнем, или привыкнем. В любом случае будет легче.
– Не подохнете. Хотя Лягушка ночь в седле не выдержит. Слаб он.
Квазимодо заступился за товарища:
– У него нога болит. Видела бы ты, как он раньше плавал.
– Сейчас плавать не нужно. Просто держаться. Он из-за ноги седло получил. Там больше оседланных лошадей не было. А взять упряжь я бы не смогла. Так что держись.
– Удержусь, – пробормотал вор. – А в следующий раз вместе за лошадями пойдем.
Теа засмеялась:
– Ну, разве что ты научишься быстрее их копыт своими ногами перебирать.
– Ну, я тоже пригожусь. Подучусь только. Мне бы кобылкой самому управлять нужно. Стыдно как-то.
– Попробуй, – легко согласилась девушка. – Сейчас они привыкли. Следом друг за другом будут сами идти. Только повод не дергай. И попробуй, как она, двигаться в такт. Объяснить трудно, не умею я объяснять, но поймешь – сразу легче будет.
– Когда поймешь, всегда легче, – покорно кивнул вор. – Теа, пообещай мне одну вещь. Потом, когда мы скачки закончим, ты попробуешь научиться нормально плавать.
– Я подумаю, – буркнула рыжая. – Я не как некоторые, если обещаю – делаю.
Глубокой ночью сделали привал. Квазимодо лежал у крошечного, спрятанного в земле костерка. Ноги – раскинутые кривые ходули – нудно и безнадежно болели. Ныр умирающе простонал, что ног вообще не чует. Опять Лягушке везет. Теа варила похлебку из единственной подбитой за день птички и двух горстей якобы съедобных трав. Травы, возможно, и были съедобные, но от их горечи даже в мозгах просветлело.
Отдохнуть толком рыжая не дала. Фуа пришлось подсаживать в седло вдвоем – у Лягушки уже и сил стонать не осталось.
На рассвете Квазимодо понял, что едет как-то не так – колени, задница и бедра каким-то неуловимым образом угадывали движения лошади. Так было легче. Должно быть, кобыле стало еще легче, чем всаднику. Квазимодо перестал чувствовать недовольство буланой. Стертые бедра по-прежнему болели, но вор перестал казаться сам себе мешком, набитым чем-то нехорошим. Оказывается, не так это и сложно – двигаться вместе. И чего, дурак, сразу не понял? С другой стороны – понял все-таки. Возможно, потому что все время на рыжую смотрел, на то, как она свободно на жеребце сидит.
Днем отдыхали долго – почти всю жару беглецы провели в тени маленькой рощи. Лошади паслись меж приземистых кипарисов. Квазимодо проснулся от того, что ноги начало жечь солнце, подтянул их в тень, полежал еще немного и заставил себя встать. Ноги по-прежнему не гнулись. Вор двигался как та двуногая штука, которой флотские инженеры мерили причалы порта.
Теа с пращей поднялась из кустов на склоне, ухмыльнулась.
– Вечно меня за шута принимают, – пробормотал вор.
– А ты бы себя за кого принял?
– За ветерана-кавалериста, – с достоинством сказал Квазимодо, демонстрируя кукри, ножны с которым теперь приходилось таскать в руке или привязывать к дорожному мешку.
– До всадника тебе еще далеко, – заявила рыжая. – А свой ремень можешь забрать. Я своему караковому узду сделала.
– Сделала и отдыхай. Ты ведь и не спала почти. Я птичек и один побить могу.
– Ага, и побить, и сожрать, – проворчала Теа. – Здесь дичи мало. Вместе поохотимся.
Удалось подбить только случайную горлинку да поймать с десяток мелких ящериц.
