– Я поехал, – капитан Варварин встал. – Да, я вам консервов привез. Не дай бог полезете пропитание добывать – еще один огневой очаг спровоцируете.
Женька принял три плоские банки без наклеек, несколько сухарей. Капитан принялся застегивать полевую сумку.
– Товарищ капитан, разрешите насчет вчерашнего сказать, – Женька, прижимая к груди продукты, попытался встать по уставу. – Случайно все там вышло. Я про госпиталь. Фрицы как-то сразу прорвались. Старший сержант Мезина ни в чем не виновата.
– Земляков, заткнулся бы ты, – свирепо процедила начальница.
– Так точно! – Женька крепче прижал паек. – Случайное стечение обстоятельств.
Капитан смотрел из-под жутко обносившейся и облезшей шапки:
– Случайного, Евгений, на войне ничего не бывает. По крайней мере, отдел «К» на фактор случайности в своей работе не ориентируется. А тебе, товарищ Мезина, пища к размышлению. Насчет работы в команде.
Они вышли. Женька положил продукты и попробовал угадать, что в банках. Жрать хотелось нешуточно. Ломтик сала с хлебом аппетит только раздразнил.
Вернулась сумрачная начальница – видимо, капитан напоследок еще наподдал.
– Земляков, оружие чистое?
– Чистил.
– Чистил или чистое? Давай сюда.
Пришлось чистить заново. Заодно схлопотал выговор за то, что ночью потерял один из автоматных магазинов.
Работали в молчании. Слабый свет пробивался в окно сквозь щели между досками. Начальница думала о чем-то своем, лелеяла винтовку. Женька протирал затворную коробку и слушал взрывы. Это у Пушкинской. День сегодня самый тяжелый – в центре за каждый дом разрозненные батальоны цепляются. Хотя, может, что-то по-другому пошло. Все-таки «калька».
А ведь последний день в «кальке» ты, товарищ Земляков. Ночь пережить, и все. Домой. Не верится. Койка будет, с матрацем и чуть поскрипывающей сеткой. И тишина. Никакого ворчания за стеной зверя в сто голов – сто стволов. Мир будет. Нет, так думать нельзя. Рано. Сглазишь, Евгений Романович.
– Кать, можно спросить?
– Что-то ты слишком болтливый сегодня, Земляков. С капитаном про госпиталь зачем-то, сейчас…
– Я по делу, – несколько обиженно пояснил Женька. – Мы аппаратуру как будем проверять? Снаружи?
– Туристом себя почувствовал? Не будем ничего проверять. Я с капитаном еще раз поговорила. Незачем технику вскрывать. С этими нанотехнологиями никаких гарантий. Сейчас заработает, а через час одна труха останется. На месте в последний момент вскроем. Хуже не будет.
– Понятно. Может, тогда пообедаем?
– Знаешь, Евгений, я тебя опять огорчу. Две банки я бойцам отдам. Им еще воевать и воевать, а мы и попоститься можем. Что тут нам осталось?
– Естественно, – Женька попытался не сглатывать слюну.
– Умерь трагизм в голосе. Это у тебя от безделья. Если с автоматом закончил, переходи к следующему типу вооружения. У тебя, помнится, пистолетик где-то завалялся.
Женька принялся развязывать вещмешок. Могла бы и позабыть начальница. Маленький «вальтер ППК»
[49]
оказался вещицей красивой, почти игрушечной. Были на него планы.
– Сувениры собираем? – догадалась командирша. – Оставь иллюзии. Во-первых, категорически запрещено. Во-вторых, зачем тебе кусок железки с крайне неопределенными физическими свойствами?
– Хочешь, сама возьми, – грустно сказал Женька. – Он изящный.
Начальница фыркнула:
– Спасибо, конечно. Боевое железо мы здесь оставим. Ни к чему такой древний хлам на базе. Да и на ковер над телевизором «ствол» не повесишь. Так что наплюй и забудь. В смысле сначала вычисти и приведи в порядок. Потом выкинешь.
Женька повертел пистолет:
– Чего его тогда чистить? Не боевое оружие. По бэтээрам из него палить, что ли?
– Раз таскал, так и чисти. Оружие обидеться может. Давай помогу разобрать…
Через несколько секунд Женька смотрел на разобранный пистолетик, на миниатюрные патрончики:
– Чему тут на меня обижаться? Горсть железок. Ты, Кать, из оружия немножечко фетиш делаешь. Первобытным оккультизмом попахивает.
– Разговорчики! Чисть давай.
Через минуту начальница примирительно пробормотала:
– Ты к таким вещам серьезнее относись. «Стволы» характер имеют. Маленькие или калибром побольше – все едино. Я из безделушки, размером поскромнее этой, личного врага пристукнула. Таким громадным жабом был – чуть ли не всю обойму высадила. Я тогда еще домашней сучкой была. Сейчас-то в такую бультерьершу мутировала – не торопясь бы, со вкусом, яйца ему открутила.
– На бультерьера ты абсолютно не похожа, – рассудительно сказал Женька. – А за что ты его, можно узнать?
– Узнать можно, но не нужно. Просто он меня обидел. Много ли юной девушке надо?
Женька скептически посмотрел на начальницу. «Юной», надо же. Это она лет в четырнадцать своего «первого» хлопнула, что ли?
– Неинтересный случай, точно тебе говорю, – пробормотала Катрин, не поднимая взгляда от винтовки. – Лучше о чем-то другом спроси, если делать нечего.
– Спрошу, – Женька набрался духу. – А вы меня по каким параметрам отобрали? Или это секрет?
– Естественно. Но ты допуск подписал, следовательно, имеешь право знать. Подходишь ты Отделу. В смысле – по большинству характеристик подходишь.
– Цвет глаз, форма носа?
– Глаза у тебя ничего. Особенно в окулярах. Такой милашка, – начальница хихикнула. – Лично мне больше всего импонирует, что ты сексуально на меня не реагируешь. Очень удобно. Честно говоря, просто душой отдыхаю.
– Я не то чтобы совсем не реагирую, – слегка оскорбленно уточнил Женька. – Особенно поначалу. Были мысли.
– Были и прошли, – Катерина улыбалась. – Хороший ты мальчик. Понимающий и адекватный. Воспитанный. При этом не склонный к аналитике и выстраиванию глобальных теорий. Очень нам подходишь.
– Потому что не склонен к аналитике? – изумился Женька.
– Думать ты умеешь и даже делаешь это регулярно. Но если допустить, что мы с тобой задумались глубоко и надолго, начали анализировать ситуацию с личностной точки воззрения, то получится однозначно нехорошо. В лучшем случае нас будут долго лечить. Действительно, что нормальному человеку делать в соседней реальности, да еще в неуютном месте в неуютное время? Единственный выход – принять ситуацию как данность. Тебя выперли из института, на улице тебя поймал офицер и попытался загрести в армию. Ты не стал вопить о правах человека, заламывать руки, а мгновенно дал деру. Размышлять и задумываться не стал. Здесь по тебе стреляют, швыряют мины, ты пыхтишь, ползешь, перебегаешь, не пытаясь втолковать себе и миру, что вообще-то ты совершенно ни при чем. Ты вообще не отсюда, ты не местный. Для большинства индивидов именно искреннее возмущение и неверие в происходящее являются заданной реакцией в подобных обстоятельствах.
