— Что вообще-то происходит? — осведомилась Катрин. — Вы мне многообещающий дорожный роман запороли.
— Извиняюсь, — Валша усмехнулся. — У нас возникли непредвиденные сложности. Товарища подполковника срочно затребовали наверх. Диверсионную группу отзывают в Москву. Здесь остается только группа СМЕРШ местного фронтового управления и техники.
— Ловко мы обделались. И главное, изумительно быстро, — пробормотала Катрин. — И что все это значит?
— Все что угодно. Сейчас проведем краткую летучку и прокачаем остававшиеся варианты. Прошу в сортир.
— Куда?!
— Извиняюсь, иную переговорную подобрать не удастся. И так рискуем. В СМЕРШ, знаете ли, коллегами очень дорожат. Просто глаз не спускают. Но в уборную пока под конвоем не водят.
Отхожее место отстроили немцы: аккуратное строение, сложенное из ракушечника. Но внутри было вовсе не так аккуратно. Катрин скрипнула зубами:
— Товарищи мужчины, я вас, наверное, очень стесню.
— Не дури, Катя, у нас всего две минуты, а сюда никто из местных уже не ходит. Наши на природе предпочитают. — Варварин стоял у окошка, курил. Ремень с кобурой висел на шее, на санитарный ужас вокруг контрразведчик внимания не обращал. — Ситуация складывается нехорошая. Меня вызывают неожиданно, практически уже начатую операцию остановили под предлогом неоправданной рискованности. Полагаю, в последние дни мы были слишком настойчивы. Все слишком закрутилось, обоснованную и подтвержденную третьими лицами информацию я подавать наверх не успевал.
— Все отменят? — спокойно поинтересовался Валша.
Варварин хмыкнул:
— На фронтовом уровне отменять поздно. Уже двинулось. Но, видимо, без моего участия основной концерт пройдет.
— Ну и уходите домой, товарищ капитан. Ай, виновата, товарищ подполковник, — Катрин морщилась.
— По-видимому, я нахожусь дома, — отстраненно сказал Варварин. — Обидно из дома уходить. Так, Валера?
— Понимаю, — Валша снял фуражку, поправил короткий несерьезный чубчик. — Ничего, не в первый раз. Отмажешься. Особенно если тут все хорошо пойдет. Люди-то у тебя остались? Уж очень соблазнительно прогуляться и дельце провернуть. Вместе ведь такую красивую акцию готовили.
— Исключено! — Варварин мотнул головой. — Категорически запрещаю. Некем выполнять. Группа месяц здесь готовилась. Личности немцев на аэродроме изучили, инфраструктуру. Позывные, вся связь…
— Подожди. Радист был ваш, местный, он здесь остался. Говорун у нас тоже имеется, — Валша глянул на Женьку. — За водителя кобылы я буду. Справлюсь как-нибудь. Агрегат в готовности стоит, дожидается. Детали проработаны. Как можно отказываться, имея 99-процентную готовность? Формально запрет на проведение операции сверху не поступал. Всего-то дополнительно пара человек нужна.
— Нет. Людей не имеем, да и Земляков тут не в струю попадает. Не готов. Тут специфика. В общем, вы — на базу, а ты своими летными делами займись.
— Постой. Ты уже не командуешь. Я командир группы, посему ответственность беру на себя. Как, Жень, рискнем? Пять минут элегантного риска, и Звезду Героя на грудь гарантирую.
— Героя мне не надо. Если действительно нужно рискнуть, я готов, — пробормотал Женька.
— Нужно — не нужно, — Валша засмеялся. — Изживай интеллигентность, парень. Дай только из сортира выйти — я из тебя советского офицера сделаю.
— Стоп! Вы, товарищи командиры, что-то окончательно от реальности оторвались, — вмешалась Катрин.
Женька с удивлением заметил, что наставница побледнела. Должно быть от смрада клозетного.
— Это как? Просто так взять и самим сунуться? — с угрозой процедила Катрин. — Ты же, майор, по-немецки только «Гитлер капут» удовлетворительно разучил. Да и то с калужским акцентом. А Женька нормальный штатный переводчик. Он с документами работает, а не аэродромы на голый понт берет.
— А в чем разница? — удивился майор. — Сели, разгрузились, погрузились. В чем загвоздка? Что у нас, что у фрицев — чисто рутинная процедура.
— Валера, ты сумасшедший, — отрывисто сказал Варварин.
— Я рисковый. А ты вот все считал-высчитывал, а вечером тебя в камере прессовать начнут, — безмятежно заметил Валша. — А я рисковый, потому и везучий. У меня за эти три года сложности только с дамами возникали. В нашем деле — чем проще, тем лучше. Кать, ты точно такая же. Должна понимать. Поддержи.
— Не буду я поддерживать, — зашипела начальница. — Ты на всю голову трахнутый. А я в каком виде с вами полечу? Овчаркой немецкой, авиапрошмандовкой плечевой?
— А ты на земле подождешь. Сейчас стюардессы не в моде.
— Где я подожду?!
— Заткнулись! — зарычал Варварин. — Никто не полетит. Черт с ним, с «Подскоком».
* * *
Не было душевных сил у товарищей командиров от операции «Подскок» отказаться. Уж слишком влек безумный и потому легко выполнимый план. Искушало и то, что дерзкая идея сама собой начала в деталях воплощался. Словно сама судьба подталкивала, помогала. Женька начальство понимал, но когда и сам оказался удачно подвернувшейся деталькой плана… Впрочем, по-настоящему ужаснуться времени не дали.
Варварин убыл, — «дуглас» с несколькими чинами СМЕРШа взлетел еще до полудня и взял курс на север. Кое-что успел подполковник изложить, остальное пришлось самим додумывать. Впрочем, техническая группа, уже месяц готовившаяся обеспечивать проведение диверсии, оставалась на аэродроме, — здесь вопросов не возникло. И оба человека, которых Варварин неохотно передал в распоряжение Валши, не подкачали. Радист, старший лейтенант, воевавший раньше в ДБА
[30]
и попавший после ранения в контрразведку, был готов идти в дело. В резерве имелся и человек с отличным немецким языком.
На сам самолет Женька старался не смотреть, благо под маскировочной сетью ничего толком и не разглядишь. Подумаешь, кит крылатый, «Железная Анни».
[31]
Хотя, конечно, к подобным самолетам у рядового Землякова особого доверия не было. Что бы там немцы про надежность этих летающих сараев ни говорили, мы-то тоже повидали…
Голова трещала: план аэродрома «Херсонесский маяк», жаргон Люфтваффе, грузовые документы…
— Ты только что из Франции. Перебросили на аэродром Мамаи, — говорил Стас. — Первый вылет на Крым. Делай большие глаза. Бормочи — так это русские? Русские близко? О, моя бедная мама! Обстановка напряженная, дураков и паникеров у них вполне хватает.
Лейтенант Станислав Дибровицкий на поляка абсолютно не походил. Рыжий, остролицый, длиннорукий, он успел закончить три курса института. По-немецки говорил изумительно — вестфальский диалект. О родителях да почему с 42-го только до двух звездочек дослужился спрашивать было неразумно. Но в тыл немцев Дибровицкий ходил, и неоднократно.