Он не ошибся. После «Сьюпримз» зазвучали «Битлз», потом «Роллинг Стоунз» и, наконец, Шер и Сонни.
– ...короче, на той неделе я еду в Лос-Анджелес на отборочные испытания в «Рэме»...
– Собираешься стать футболистом? – спросила Эббра, наслаждаясь прохладой, которую принес вечерний бриз со стороны залива.
– Обязательно стану, не сомневайся. Уж если Скотт Эллис сумел пробиться в профессионалы, то и я пробьюсь.
Эббра замерла на месте.
– Скотт Эллис? – недоверчиво переспросила она. – Ты сказал – Скотт Эллис?
– Скотт – мой дружок. Он где-то здесь, – сказал парень, кивнув, и с высоты своего роста оглядел головы танцующих. – Вон он, у входа.
Эббра повернулась в указанном направлении. Молодой человек, о котором шла речь, стоял к ним спиной, окруженный стайкой восхищенных девиц. Он был высок, не меньше шести футов и трех или четырех дюймов, с невероятно широкими плечами и копной выгоревших волос.
– Потрясающе! – сказала Эббра звенящим от смеха голосом. – Моя матушка не поверила бы своим глазам! Интересно, знают ли отец и брат Скотта о том, что он в Сан-Франциско?
Парень безразлично пожал плечами. Заиграли «Кинкс», и они с Эбброй вновь пустились в пляс.
– Зачем кому-то знать? Скотту нет нужды спрашивать разрешения. Он никогда ни перед кем не отчитывался и не станет этого делать впредь.
– Эббра! За тобой пришли! – донесся издалека голос подруги.
Эббра бросила взгляд на часы, раздраженно выругалась себе под нос и принялась протискиваться сквозь толпу к выходу.
– Эббра?
Льюису было двадцать восемь или двадцать девять лет, и он ничем не напоминал нескладного подростка, каким его запомнила Эббра. Он приехал в форме, и на его плечах в свете уличного фонаря тускло поблескивали лейтенантские звездочки.
Девушка кивнула, спустилась по ступеням крыльца и сказала, смущенно улыбнувшись:
– Вы уж извините. Порой мои родители ведут себя так, словно мне двенадцать лет.
– Ничего страшного. – У него был низкий звучный голос. – Ваша мать велела оставить машину здесь. Завтра утром она отправит за ней шофера.
В его учтивой манере держаться не чувствовалось и следа развязности; жесткая линия рта свидетельствовала о твердом характере. Было ясно, что его не так-то просто рассмешить. И все же Эббра сразу поняла, что он ей понравится. Из-под форменной фуражки выбивались густые вьющиеся волосы, твердо вылепленное лицо оставляло впечатление грубоватой мужественности. Он был невысок, гораздо ниже здоровяка, с которым танцевала Эббра, но крепко сложен; во всем его облике сквозила уверенность, которая дается долгими изнурительными тренировками и свидетельствует о прекрасной физической форме.
– Полагаю, вы сейчас думаете о том, отчего родители не послали за мной шофера, – непринужденно заговорила Эббра, как только они двинулись по залитой огнями подъездной дорожке к его двухместному «эм-джи». – Шофер вполне мог бы приехать, но, видите ли, мать опасается, что, если бы он застал меня в непотребной компании, ему не хватило бы духу сообщить ей об этом. Она считает, что вы куда смелее.
– И что же? Вечеринка была непотребная?
– Нет. Наоборот. – Внезапно Эббра вспомнила о Скотте. – На вечеринке был ваш брат. Думаю, он и сейчас там.
– Присутствие Скотта вовсе не означает, что компания была приличная, – сухо отозвался Льюис, усаживая девушку в автомобиль. – Скорее, наоборот.
Эббра хихикнула, обрадованная тем, что под суровой маской все-таки теплится чувство юмора.
– А вы не хотите вернуться туда, чтобы встретиться с братом?
– Нет. – В доме резко прибавили громкость, и веки Льюиса чуть заметно дрогнули. – Подобные сборища – стихия Скотта, не моя.
Изумление Эббры все возрастало. Она видела, что Льюис говорит чистую правду. Невозможно было представить его в компании вроде той, которую они только что покинули.
– А я обожаю вечеринки, – призналась она. – И очень не люблю уходить, когда веселье только начинается.
– Мы можем вернуться, если хотите.
Льюис принадлежал к числу людей, которые редко действуют повинуясь порыву, и собственное предложение удивило его почти так же сильно, как Эббру. Гадая, зачем он это сделал, Льюис вывернул с подъездной дорожки. Ответ был прост. Как только Эббра вышла из ярко освещенной прихожей на крыльцо, Льюис почувствовал к ней непреодолимое влечение. Живость и цветущая красота девушки казались ему совершенно неотразимыми.
Эббра недоуменно смотрела на него.
– Вы ведь не любите вечеринки, – возразила она, пытаясь понять, не шутит ли Льюис. – К тому же, полагаю, вы пообещали моей матери доставить меня домой до той минуты, когда часы пробьют двенадцать и я превращусь в тыкву.
– Я обещал забрать вас, – ответил он, – но ничего не говорил о том, в котором часу мы приедем домой. Ну? Чего вам хочется больше? Вернуться на вечеринку или подкрепиться гамбургером?
– Лучше гамбургер, – сказала Эббра, понимая, что, вернись они на вечеринку, Льюис сразу станет объектом женского внимания и она потеряет возможность поближе познакомиться с ним.
Машина остановилась у кафе на набережной, и Льюис с Эбброй уселись за столик с видом на залив.
– Ваша мать упоминала, что вы учитесь в Стэнфорде, – сказал Льюис, когда официантка приняла у него заказ. – Какой у вас профилирующий предмет?
Эббра сдержала улыбку. Льюис разговаривал с ней будто заботливый дядюшка.
– Еще не решила. Может, политология, может, литература. – В ее мозгу закопошились смутные воспоминания о Льюисе в кадетском мундирчике. – А вы сами решаете, чем заняться? – с любопытством спросила она. – Вы всегда хотели пойти в армию?
– Всегда. В нашей семье все военные. Разумеется, исключая Скотта. Он всю жизнь хотел одного – гонять мячик по травке.
В его голосе прозвучало столь явное неодобрение, что Эббре пришлось сделать над собой усилие, чтобы удивленно не приподнять брови.
– Мне еще не приходилось дружить с людьми из семей военных, – сказала она. – Правда ли, что они ведут жизнь, полную тягот и ограничений?
– Ничего подобного, – твердо ответил Льюис, взглянув на нее, и Эббра заметила крохотные золотистые крапинки в его карих глазах. – Это сплошное удовольствие.
Официантка принесла гамбургеры, жареный картофель и кока-колу. Дождавшись, когда она уйдет, Льюис добавил:
– Полагаю, вы знаете, что во время Второй мировой войны мой отец командовал батальоном.
Эббра кивнула, начиная жалеть, что не прислушивалась к разговорам с участием полковника Эллиса.
– После окончания войны он остался служить в Европе, и мы объездили двенадцать или тринадцать стран. Каждое мгновение доставляло мне радость, и уже в раннем детстве я точно знал, чем буду заниматься, когда вырасту. Потом, когда мы вернулись в Штаты, я поступил в Вест-Пойнт, а Скотт – в Мичиганский университет. Моему отцу потребовалось немало времени, чтобы смириться с мыслью о том, что Скотт не пойдет по его стопам.
