Не нужно быть семи пядей во лбу.
Относительно своей роли в данном процессе он тоже иллюзий не питает. Как и относительно того, что в любой момент «Оберон» может мандатец отозвать.
И все же случившееся ему понравилось, причем понравилось настолько, что хочется добавки… продолжения неприкрытой лести, внимания и доступа к чему-то недоступному.
Он проводит рукой по сияющей черной коже сиденья. Это ему тоже нравится: нравится рассекать город в автомобиле с водителем, оставаясь невидимым за тонированными стеклами лимузина. Снаружи мелькают люди — некоторые оборачиваются, но сразу же остаются позади, поэтому рассмотреть их нереально. Здания, фасады, фронтоны — отсюда все так иллюзорно, схематично; город сжался до целлулоидно-галлюциногенного мелькания. А что же, интересно, ощущаешь, когда вокруг — полицейский эскорт? А если за тобой вереница правительственных автомобилей, а ты в машине с открытым верхом, едешь, машешь, вокруг ревут люди, моторы, и ты на линии огня… Уф! Об этом даже думать страшно. Сразу накатывает почти невыносимое физическое возбуждение от власти и чувства собственной значимости…
Машина тормозит у его гостиницы. Ожидая, пока водитель откроет дверцу, Болджер включает мобильный.
Он выходит из машины и смотрит влево — на темный, продуваемый ветрами каньон Пятьдесят седьмой стрит. И неожиданно впадает в уныние.
По пути в фойе Болджер изучает новости мобильника: оказывается, за время отсутствия в сети ему наприходило шесть голосовых сообщений и семь эсэмэсок. Такой трафик за каких-нибудь пару часов — это немножко чересчур, даже для него. Поэтому ему не обязательно видеть белую как мел, укоризненно покачивающую головой Полу, чтобы понять: что-то стряслось.
— Что? — спрашивает он.
Пола не может остановиться. Покачивает головой как заведенная:
— Кен Мерфи.
— Блин! — восклицает Болджер. — И что он?
— Стряпает историю для завтрашних выпусков.
— Обо мне?
— Да.
Болджер замирает.
А Пола не торопится с продолжением. То ли злится, то ли брезгует, то ли вообще устала — не разберешься.
— И?.. Что за история?
— История, — отвечает она, не глядя в глаза, — о некой любовной интрижке и… игорных долгах.
4
— Зая, как дела?
Джина оборачивается. Она поражена, но виду не подает — во всяком случае, старается. Она приехала пораньше и села за столик напротив бара, откуда отлично просматривается вход. Заказала бутылку «Короны» и стала ждать.
А Терри Стэк возьми да появись из-за спины. Вот так номер!
Она поднимает на него глаза и отвечает:
— Хорошо.
Интересно, неужели он здесь уже давно? Непохоже: перед тем как сесть, она тщательно осмотрела заведение. Следует ли это понимать так, что он здесь на особых правах и может входить через служебный вход?
А может, он теперь хозяин «Кеннеди»?
Стэк подваливает к ее столику и усаживается напротив. Кивая на бутылку пива, произносит:
— Пол-литра не нальешь?
На долю секунды Джине кажется, что он обращается к ней, но потом она замечает: над барной стойкой склонился очередной кенгурушечник. Оглядываться ее не тянет, но и так понятно: столик за ней, ранее пустовавший, сейчас наверняка занят.
Еще несколькими пацанами в кенгурухах?
Фирменный стиль его охранников.
— Спасибо, что согласились поговорить со мной, — произносит Джина.
Она решила вести себя со Стэком цивилизованно… и нейтрально, если такое возможно.
— Зая, всегда с удовольствием. Только умоляю, не выкай, ладно?
И тут же возникает первый этический вопрос: насколько цивилизованно или нейтрально прозвучит просьба не называть ее «заей»?
— Хозяин — барин, — продолжает она, а сама тем временем изучает этикетку «Короны».
— Я просто рад, что ты не забываешь обо мне, ведь…
— Это совсем не то, — прерывает она, — у меня к вам… к тебе несколько вопросов.
— Ну ладно, ладно. Не кипятись. Я все равно думал сам искать тебя.
— Зачем?
— Мы до этого еще доберемся.
Кенгурушечник возвращается с кружкой темного пива для Стэка и исчезает, предварительно взглянув на Джину. Стэк делает глоток и слизывает пену с верхней губы.
— Ну и… — произносит он. — Как все-таки делишки?
— Хорошо.
Она не собирается вдаваться в подробности. Какого черта Стэка волнует, как ее делишки!
— Я знал, что у Ноэлевой мамки есть парочка сестер, — продолжает Стэк, — но даже не догадывался, что…
Тут он останавливается, подыскивая нужные слова.
— Что?
— Что одна из них так молода и так… бесподобна.
Ну вот — приехали!
— Ну, теперь вот знаешь.
Она отпивает из бутылки. Он — из кружки.
— И чем ты занимаешься?
Джине хочется заорать. Она что — на свиданку пришла?
— Я занимаюсь программированием.
— Ух ты!
Пошло немного не так, как он задумывал, догадывается Джина. Что ему на такое ответить? Сказать: забавно, я пробавляюсь тем же самым, только немножко с другого боку — пиратство, знаешь ли.
— В какой области? — спрашивает он.
— Восстановление данных. Я обслуживаю разработчиков.
— Интересно.
— Ни фига. — Она склоняется к нему. — Послушай, Терри, я не намерена говорить с тобой ни о моей работе, ни о моей зашибической жизни — только о моем брате и о племяннике, договорились?
Цивилизованно, нейтрально. Ровненько.
Стэк улыбается. Сегодня он уже меньше смахивает на священника в штатском. На нем пиджак, рубашка, только галстука недостает. У него густые седеющие волосы, усталые карие глаза, недобрый изгиб губ.
— Хорошо, — откликается он, — договорились.
— Ладно, спасибо.
— Я сказал тебе, что не оставлю этого просто так? Я держу свое обещание. Я, скажем так, навел… справки.
Он останавливается, ждет эффекта.
Джина не выдерживает и спрашивает:
— И?..
— Ты как-то слишком торопишься, тебе не кажется?
— А ты разве нет? Ты же сам говорил: кто бы это ни сделал, он за это заплатит!
— Говорил, говорил. И он, конечно же, заплатит.
— Так в чем же дело?
Джина в шоке от избранной ею тактики. Может, за наглостью она прячет свой страх? Ведь, что говорить, после того, как она взяла у Катерины номер Стэка, но прежде, чем позвонить ему, она проштудировала в интернете несколько газетных архивов и обнаружила следующее. Помимо нарушения закона об авторском праве на миллионы евро в год, помимо торговли героином, экстази и марихуаной, помимо перевозки молоденьких девушек из Восточной Европы, группировка Стэка небезосновательно подозревается — и тут надо смотреть правде в глаза: Ноэль мог быть к этому причастен — в трех недавних и особо жестоких убийствах.
