Через несколько секунд он подставляет руку первым робким каплям дождя и разворачивается, чтобы уйти. Тут он замечает еще одного зрителя.
В нескольких ярдах от Марка — высокий мужчина в джинсах и зеленой куртке. Стоит и пялится.
— Поговорим, босс?
Марк растерянно смотрит на него:
— Простите… что?
— Поговорить надо.
Потом мужчина рукой указывает направо, будто приглашает Марка пройти в офис.
Марк качает головой. Разворачивается и быстро шагает к парковке. Капли дождя становятся более настойчивыми.
Мужчина следует за ним.
Марк усиленно думает. Ничего плохого он сделать не успел. В пиджаке у него спрятан нож, но то-то и оно, что спрятан: никто ведь об этом не знает. Потом, этот мужик не тянет на… ни на кого он не тянет. Ни на охранника, ни на копа.
Так кто же он? И что ему нужно?
— Стой, парень! — восклицает мужик. — Замедлись, мать твою!..
— Слушайте! — Марк кричит не оглядываясь. — Что вам нужно?
— Остановись ты на секунду, блин-компот, и я расскажу.
Марк добирается до последнего ряда машин, за которым уже спортивное поле. Он сворачивает вправо. Его машина в конце.
Мужчина не отстает.
Марк бросает беглый взгляд назад и произносит:
— Отстаньте… отстаньте от меня.
Потом задевает что-то правой ногой и оступается. Шатается, пытается удержать равновесие, но схватиться не за что. Он падает вперед, на землю; во время падения предусмотрительно откидывает назад полу пиджака. Перекатывается на бок и почти что ловко садится. Но к этому моменту мужик уже рядом, возвышается над ним. Марк отставляет одну руку назад — опирается, другую вытягивает вперед — защищается.
— Дьявол! — восклицает он и смотрит по сторонам.
Вокруг ни души. Только припаркованные машины.
И дождь. Он и так уже поливает прилично, а с каждой секундой все усиливается.
— Так-то оно лучше, — произносит высокий, — держись от него подальше, ты меня понял? — Он указывает на здание, у которого они недавно стояли. — Понял?
— Понял, понял. — У Марка голова идет кругом. Он пытается встать, но руку, вытянутую для защиты, не опускает. — Встать можно?
Мужик делает шаг вперед и быстрым уверенным движением посылает Марка обратно в нокаут.
Марк падает на колени, перегибается вперед, стонет.
— Близко к нему не подходишь, — говорит мужчина, — не разговариваешь, не вступаешь в контакт. Это ясно?
Марк все так же скрючен, обеими руками держится за живот.
— Ясно, гондон собачий?
Марк поднимает глаза, встречается взглядом с мужиком. Открывает рот, как будто хочет что-то сказать, а сам, по-прежнему на коленях, вытягивает из-под подкладки нож и бросается вперед, метясь в ляжку противника. Вонзает нож и давит что есть мочи. Опираясь на рукоятку, встает. Он чувствует, как лезвие при этом все глубже входит в плоть. Мужчина орет от боли. Марк выпускает нож, отходит.
Мужчина, пошатываясь, добредает до ближайшего автомобиля и обрушивается на него. Левой рукой он цепляется за нож, а правой бьет по крыше. Срабатывает сигнализация. Его рука соскальзывает с крыши и повисает вдоль туловища.
Марк разворачивается, бежит к своей машине. Когда до нее остаются считаные секунды, раздается звук, громкий и резкий. Из-за стука в висках, прилива адреналина, шума ветра и воя сигнализации он не может разобраться в его происхождении. Одновременно чувствует как будто сильный пинок сзади. Однако очевидной связи не проводит. Пинок агрессивный — так пихаются в толпе нетерпеливые граждане. Он спотыкается, падает на колени, но, собрав все силы, резко встает и бросается к дверце автомобиля. Открывает ее, оглядывается.
Мужик наблюдает за ним.
— Ублюдок! — орет он. — Сдохни, гнида!
Потом прыгает вперед и поднимает правую руку.
В руке у него, похоже, что-то зажато.
Марк в ослеплении захлопывает дверцу, врубает двигатель, задом выезжает, давит на газ. Перед воротами он притормаживает, бросает взгляд в зеркало заднего вида. Но за стеной дождя и мельканием задних дворников ничего не разобрать.
Через несколько секунд он выходит на трассу в сторону Тереньюра. И только тут, пытаясь отдышаться, он замечает неожиданную пульсацию в боку. И боль. И только тут он понимает, откуда она.
— Ждите, пожалуйста.
Джина видит, как на стекло падают первые капли дождя. Она видит, как с другого конца города во всей своей красе на них надвигается ливень. Через пять-десять минут он пройдет и может опять засиять солнце.
Человек в здравом рассудке не может жить в таком климате. Выводы напрашиваются сами собой.
— Алё?
— Да?
— К сожалению, старшего инспектора Мерригана сегодня нет.
— Вот как?
— Он будет завтра. Хотите оставить сообщение?
Джина обмозговывает предложенный вариант.
— Нет, не надо, — решает она. — Спасибо.
Она кладет телефон на подоконник, отходит к дивану. Поднимает одну из газет, лежащих с воскресенья. Просматривает страницу за страницей, пока не находит того, что ищет. В маленьком окошечке под передовицей указаны контакты газеты.
Она возвращается к окну. Теперь уже по стеклу бьют жирные струи, а город внизу обратился, скорее, в динамичное импрессионистическое пятно.
Она берет телефон. Никогда прежде она такого не делала. Никогда не говорила с журналистами по такому поводу. Непонятно, какой выбрать подход.
Она дозванивается и просит к телефону Джона О’Дрисколла.
— Подождите, пожалуйста.
Ее переключают на электронно-телефонную версию «Саммертайм»
[51]
.
Джина нервничает. Она делает несколько глубоких вдохов.
О’Дрисколл пишет про политику. Она уже много лет читает его статьи. Они кажутся довольно разумными, объективными и даже здравыми.
Но кто знает?
Пока она ждет, звук ливня сливается в ушах с поруганным Гершвином, доносящимся из трубки.
В итоге через целую вечность к телефону подходит О’Дрисколл:
— У аппарата.
5
На выходе из аптеки Пэдди Нортону кажется: теперь-то он понимает, что значит быть шизофреником. Конечно, не в строго клиническом смысле слова: ему известно, что шизофрения — заболевание комплексное. Скорее, в распространенно-ошибочном: шиза, шизоиды, раздвоение личности, два в одном, все такое прочее. Сейчас с ним происходит именно это. Сейчас он одновременно испытывает головокружительное облегчение и пламенный гнев.
