А может, у него есть сигареты?
Она поднимается с ящика и снова подходит к мужчине.
Он видит, что она идет, и напрягается. Выпучивает глаза, бормочет что-то через тряпку. Боится, что она сейчас его ударит. Соблазн действительно велик, но сигарета влечет ее больше.
Она наклоняется, выставив руку перед собой. На всякий случай. Мужчина неожиданно дергается. У Джины сердце уходит в пятки.
Хотя чего бояться?
Рана выглядит кошмарно. Глубокая, грязная. И что ей делать? Ее сочувствие искренно, но неуместно. Не думает же она, что Терри Стэк начнет с того, что промоет рану теплой водой, бережно продезинфицирует и наложит бинт.
Стараясь не смотреть на мужчину, она лезет к нему в карман. Сначала извлекает оттуда мобильный и кладет его на пол рядом с собой. Потом пачку «Мейджора» и «Зиппо». Она бы предпочла что-нибудь помягче — в прошлой жизни она курила «Кэмел лайтс», — но на худой конец и «Мейджор» сойдет.
Она кладет сигареты и зажигалку в карман и смотрит на мобильный. Как же она раньше не подумала? А если он зазвонит?
Проклятье!
Инфаркт ей тогда гарантирован.
С телефоном она бредет по складу. Доходит до металлической двери, открывает ее, выходит на холодный воздух. Поднимает руку, зашвыривает его куда подальше. Слышит, как он приземляется в отдалении — где-то в другом конце подсвеченного двора.
Она разворачивается, шагает обратно.
Заходит в бокс, осматривает помещение.
Вроде никого больше нет.
На дальней стене еще одна дверь. Джина подходит, пытается открыть ее, но дверь не поддается. Не выпуская связанного мужика из виду, она подходит к двери офиса, заглядывает туда.
Здесь тоже пусто.
Возвращается на базу, к деревянному ящику, достает из кармана сигарету, прикуривает. У нее трясутся руки. Первая затяжка действует волшебно. Кто бы мог подумать? Мозговые химические процессы претерпевают кучу быстрых изменений, и настроение улучшается.
Но длится это удовольствие недолго.
Вторая затяжка и третья уже такие, как обычно. Сделав еще несколько, она переводит взгляд на часы.
Когда приедет Стэк? Через пять минут? Через десять?
И что потом?
Она докуривает сигарету, бросает на пол, давит ногой.
Достает пистолет и начинает его исследовать. Впервые в жизни она держит в руках оружие. Ощущения, надо сказать, странные. Интересно, он заряжен? Может выстрелить? Что нужно: просто нажать на спусковой крючок? А как насчет отдачи и отскока? Не факт, что она верно понимает значение этих слов. Хотя зачем это ей?
Если есть Терри Стэк.
Она кладет пистолет назад. Подходит к мужчине на полу.
Он еле-еле поворачивает голову и смотрит на нее.
— Послушай, — произносит Джина, — еще одна попытка, договорились?
Она останавливается и ждет его сигнала, но он только пялится.
— Ладно. Где он? Что ты с ним сделал?
Мужчина вроде бы что-то бормочет, но отвечает ли он на вопрос — вот вопрос. Она склоняется, вынимает у него изо рта тряпку.
— Где он?
— Подавись, тупая сука.
Джина снова встает.
— Видел, я сейчас звонила? — спрашивает она. — Знаешь кому?
— Другу, мать твою…
— Вот именно. О Терри Стэке слыхал?
Реакция непонятна, но видно, что он ошарашен.
— М-да, — кивает она. — Так я и думала.
Потом поднимает голову, потому что с улицы доносятся звуки.
Автомобиля.
— А вот и он, — произносит она и отворачивается.
Берет с ящика пушку, мобильник и фотографии, распихивает это все по карманам. Подходит к металлической двери, открывает ее, выглядывает во двор.
В нескольких ярдах от «сааба» паркуется фургон. Как по команде, открываются водительская и пассажирская дверцы; из машины выходят двое. Когда они подходят ближе, Джина видит: один несет что-то — портфель?
О боже, конечно, чемоданчик с инструментами.
Терри Стэк подходит к двери, улыбается:
— Джина, как ты? Рад, что позвонила. Ты умница, все сделала правильно.
Джина пожимает плечами. Ей холодно, она устала. Вдруг начинает казаться, что почва уходит из-под ног. Ей так сейчас хотелось бы заплакать, разрыдаться. Но нельзя — это слишком понравится Стэку. Он будет в полном восторге от представившейся возможности обнять ее и успокоить — тише, мол, тише, зая, ш-ш-ш, все хорошо.
Она отходит, придерживая дверь, пропускает их, показывает:
— Он там.
Терри Стэк держится щеголевато. Он в пальто. За ним шагает парень помоложе — в традиционной кенгурухе. Он-то и тащит ящик с инструментами.
Стэк обращается к Джине:
Ты же программированием, по-моему, занимаешься. Вроде ты рассказывала. Извлечением данных?
Она кивает, но молчит.
— Так вот, я тоже неплохо извлекаю данные, поэтому, зая, не волнуйся, мы с этим разберемся.
Джине хочется все остановить, вернуть назад, но…
— Послушай, — говорит она, мне только нужно узнать…
— Я знаю, Джина, знаю. Ты мне сказала по телефону. Все нормально. Все под контролем.
Вздыхая, она следует за мужчинами туда, где лежит раненый.
Терри Стэк наклоняется и разглядывает его.
— Вот это да! — В его голосе чувствуется что-то близкое к радости. — Вот это удача! Ты только посмотри, кто это! — Он выпрямляется и потирает руки. — Фитц, мой стааренький цветочек, ну как жизнь, брателло?
Фитц.
Они его знают. Хорошо это или плохо?
Джина смотрит вниз и видит, что Фитц, как будто отвечая на ее вопрос, теперь не только извивается, но и дрожит. И только что обоссался.
Терри Стэк молниеносно дает ему пинка в живот. Джине становится дурно, она отворачивается.
— Открывай коробку, Шей, живее, — произносит Терри. — И посмотри, кстати, где тут ближайшая розетка.
Джина мотает головой и полузадушенным шепотом произносит:
— Я… я на улице постою.
Она почти бежит к металлической двери, открывает ее, выходит в холодный вечер.
Выцыганив у Нортона обещание подумать про оптические турникеты, Рэй Салливан переходит к шуткам о своем отце Дике Салливане. Как выясняется, легендарном рекламщике с Мэдисон-авеню. История гласит, что как-то в шестидесятых калифорнийский городишко решил по коммерческим соображениям сменить название и нанял для этих целей Салливана-старшего. А тот набросал идеи переименования на салфетке, сидя за ланчем с членами муниципалитета.
