Александр Мостовой, директор проекта, и голос такой
серьезный. Без всяких подвохов и без подводных камней, о которые и череп легко
раскроить. Особенно таким круглым дурам, как я… Да ладно, все эти кретинские
розыгрыши именно так и проворачивают — серьезными официальными голосами. А
потом кладут трубку и валятся на диван от смеха…
Пойду я, как же, держи карман шире…
* * *
…Я оказалась у клуба ровно без двадцати одиннадцать. После тупейшей
бессонной ночи с любимой маминой фоткой в обнимку: на фотке мама ела арбуз и
улыбалась сладкими, в косточках, губами… Почему бы и не пойти, уговаривала я
себя, всего-то и нужно, что потратиться на метро, троллейбус и маршрутку,
всего-то и нужно. Корона с головы не упадет, заодно и подтвердится мой
собственный железобетонный тезис о том, что я идиотка. Сопливая доверчивая
идиотка. Вот только фингал… Фингал, нужно признать, портит всю картину, но и с
ним, в конечном счете, можно договориться, замазать тональным кремом, например.
Тонак, пудра и солнцезащитные очки — всего делов. Солнцезащитные очки, правда,
оказались не совсем к месту, с самого утра беспробудно лил дождь. И не было
никакого намека на солнце.
И зонта у меня тоже не было.
Не потому, что я забыла его дома, а потому, что просто не
переношу зонты. Терпеть не могу, ненавижу лютой ненавистью. Больше зонтов я
ненавижу только своего урода-папахена, что само по себе показатель.
В любом случае в клуб я приперлась вымокшей до нитки.
Уговорив себя, что солнцезащитные очки в дождь — это гораздо больше, чем просто
солнцезащитные очки.
Это — стиль.
И только сейчас, как стильная деффчонка, обратила внимание
на название клуба: «ДК ДЕВЯТОЙ ПЯТИЛЕТКИ». Вот хрень, какая-то Девятая
пятилетка, лучшего места для дешевых наколок и не придумаешь… А в том, что это
наколка, я убедилась, когда увидела у входа брюнетистую сучку — ту самую,
которая так нелестно отозвалась обо мне в прилагающемся к клубу сортире. Сучка,
как и положено, была под зонтом и к тому же не одна, а с парнем. Именно парень
держал зонт над ее головой и — соответствовал. То есть был похож на всех перцев
всех брюнетистых сучек: высокий, темноволосый, с тупым разворотом тупых плечей.
Качок, из тех, у кого мускулы заразой расползаются по всему телу, даже на лице
приживаются.
Парень произвел на меня удручающее впечатление, которое
быстро сменилось острым приступом зависти к подсуетившейся сучке. Он,
естественно, был группой поддержки, таких заводят для экстерьера, как говорит
мой папахен в минуты просветления. Вот только что они оба делают здесь, у
клубешника? Или пришли за тем же, что и я?…
В любом случае, вход они заняли капитально, ничего не
остается, как приблизиться к ним. И даже завести разговор, а там — как пойдет…
Это я и сделала. Приблизилась к идеальной паре дебилов с
самой невинной и самой приветливой улыбкой на лице.
— Привет, — сказала я надменной брюнеточке. —
Узнаешь?
На то, чтобы повернуть свой коротко постриженный качан в мою
сторону, у нее ушло не меньше минуты. Еще минута понадобилась на старательное
узнавание. Слишком старательное, презрительно старательное, так пытаются
признать в разбитой параличом облысевшей болонке когда-то веселого щеночка.
— Мы знакомы? — наконец-то процедила брюнетка,
ухватившись за руку своего парня.
— В сортире вместе околачивались. Три дня назад. Не
помнишь разве?
— В сортире? — Боевая раскраска на ее лице
сморщилась и стянулась к носу. Допекла-таки, ай да Ренатка!
— Перед кастингом… — как ни в чем не бывало добавила я.
— Не помню что-то… А ты зачем здесь?
— Комната 34, — я пропела это веселым голосом, на
мотивчик начальных так-тов замшелой песенки какого-то престарелого диско-папика
из Европы, «Moonlight and Vodka». — Тебе не туда?
Дорого бы я отдала, чтобы в руках у меня сейчас оказался
фотик! Исказившуюся физиономию брюнетистой сучки просто необходимо было
увековечить!…
— Ты? — выдохнула она.
— Комната 34, одиннадцать часов, просьба не опаздывать…
— продолжала добивать я лежачую. И так развеселилась в тот момент, что даже
пожалела, что не взяла с собой Стана.
Исключительно для того, чтобы не переживать минуту моего
триумфа в одиночестве.
— Ты? И ты тоже? — Она все никак не могла
успокоиться.
— Ага. Я. Та самая, которая через десять лет будет
похожа на жирную свинью, — черт, я, оказывается, не забыла, что именно она
лепила мне в туалете. Совсем не забыла!…
— Нет, ну я так и знала! — обломив зубы на моей
непроницаемости, неуязвимости и отличной вероломной памяти, она обратилась к
своему качку. — Это просто наколка! Причем самая гнусная… Кто из твоих
дружков мог так пошутить? Соображай!.. Попались на удочку… Да еще с этой
лохушкой на пару!
Но с соображалкой у перца было туго. Он наморщил лоб,
поиграл бровями и наконец-то выдоил из себя целую связку тупых междометий:
— Дин… Э-э… Ну не говори фигни… М-м-м… Ну кто бы стал
так тебя разыгрывать, подумай! У-у-уф-ф-ф… Не мои друзья уж точно, ты знаешь…
Ага. Дина. Ее зовут Дина. Ясненько!
— Меня радует только одно, — Динке были вовсе не
нужны причитания парня, достать меня — вот ее главная задача. — Меня
радует, что мы не одни такие идиоты. Эту овцу тоже развели!
Вот именно, вот именно! Овцу. Развели. Вернее — двух овец.
Белую и черную. В любом случае, копыта с себя срывать не стоит, нужно просто
отнестись к ситуации со здоровым юмором.
— Ну, вы как хотите. А я пошла…
Отодвинув плечом притихшую парочку, я нырнула под сумрачные
своды Дома культуры.
…Комнату 34 я обнаружила на втором этаже. Под щербатой,
основательно подпорченной временем табличкой с номером висела еще одна —
свеженькая и отксерокопированная: «ТАИС». Особой уверенности мне это не
придало, особенно после того, как приложив ухо к двери, я услышала чьи-то
приглушенные голоса. Голосов было никак не меньше трех, все — мужские. Именно —
мужские, мало подходящие для розыгрыша.
Пока я, поджав хвост, раздумывала, в самом конце коридора
послышались шаги. Все ясно, сучка-Динка и ее перец не выдержали и тоже решили
заглянуть в лицо отксерокопированной «Таис».
Ладно Была не была.
Тем более что от вчерашнего телефонного Александра Мостового
поступила настоятельная просьба «не опаздывать».
Я постучала и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь.
* * *
…Комнатенка оказалась небольшой, два стола, два кресла,
несколько стульев, составленных в ряд у стены, раздолбанное пианино «Красный
октябрь» и кожаный диван. На диване сидели уже виденный мной юный хмырь в
вытянутом свитере и еще один хмырь постарше, при галстуке, костюме и очках с
диоптриями. А в кресле расположилась блеклая телка с чумовым пирсингом на лице.
Я прямо впилась глазами в этот проклятый пирсинг: две серьги в правом подобии
брови, одна — в левом, проколотая губа и маленький камешек в ноздре.
Впечатляет, ничего не скажешь. Себе, что ли, сделать?… Ну да… Сделать, а потом
ждать, когда папахен вырвет эдакую красотищу вместе с ноздрями, губами и
надбровными дугами.
