Целыми днями я сидела либо в саду, либо в библиотеке, лениво
флиртуя с книжонками калибром помельче. А ночью наступало время бестиария. Я
все еще ничего не знала о нем, но мне так хотелось… так хотелось узнать!
И в одну из ночей, когда любопытство мое стало уж совсем
непереносимым и натянулось как струна, мне пришло совсем уж неожиданное
откровение. Никак не вязавшееся с датой создания бестиария, но все же —
откровение.
Ноутбук Ангела.
Я знала, что он подсоединен к Интернету, а в интернетовской
помойке можно найти все, что угодно. Это я тоже знала, недаром я была
интеллектуальным божком «Таис». Динка не особенно жаловала виртуальный мир, она
считала его профанацией, надругательством над человеческими отношениями. Еще во
времена нашей недолгой славы она терпеть не могла онлайновые конференции с
фанатами и фанатские же тупоголовые "чаты с «Таис», на которые мы время от
времени вынуждены были отвлекаться. Под присмотром Ленчика.
Без Ленчикова присмотра мы тоже иногда баловались Инетом. Не
часто — часто не позволяли обстоятельства, но когда позволяли… Динка с завидным
постоянством шастала на наш официальный сайт, где с утра до ночи заседали
возбужденные и сексуально озабоченные поклонники и противники. Поначитавшись
глупейших признаний в любви и таких же глупейших хулиганских проклятий («……..
этих ……. лесбиянок»), Динка бросала в народ отборную порцию мата.
И на этом успокаивалась.
И я успокоюсь.
Наберу в «поиске» свой бестиарий, свой «De bestiis et aliis
rebus», — и успокоюсь. Я должна, должна знать хоть что-то о том, кто
скрасил мне тусклое времяпровождение в этом никому не принадлежащем испанском
доме…
Мысль об Интернете гвоздем засела у меня в башке, оставалось
лишь добраться до него. Это только на первый взгляд идея казалась легко
осуществимой, ведь у Ангела был ноутбук с выходом в Сеть. Но чертов
Пабло-Иманол терпеть не мог, когда кто-то подходил к его вещам на расстояние
вытянутой руки. И эти его холодные, совсем не испанские зрачки, которые время
от времени прошивали меня… Нет, впрямую попросить его о чем-то… Попросить — не
представлялось никакой возможности. Можно было, конечно, отправиться в
какое-нибудь интернет-кафе, но денег у меня не было. Так, пара монет, годных
разве что на сувениры. А клянчить их у Пабло означало только одно: нарвешься на
стенания о том, что подруга его девушки обходится дорого… И он вовсе не
собирается оплачивать ее прихоти. Случай подвернулся неожиданно. Вернее, он
существовал всегда, я просто не обращала на него внимания.
В тот вечер Пабло в очередной раз стравливал собак, на
площадке, в саду. Это был тихий неподвижный вечер, жара еще не спала, совсем не
спала, к тому же ее усиливали песьи хрипы и треск клоками вырываемой шерсти.
Эти звуки — такие яростные, такие плотские, такие беспощадные — вступали в
явное противоречие с распятием, висевшим над кроватью в моей комнате. Этими
распятиями дом был просто наводнен; распятиями, свечками, скорчившимися
гирляндами искусственных цветов и аляповатыми фигурками святых, на которые
можно было наткнуться в самых разных местах. А на кухне, среди банок и
надорванных коробок с кукурузными хлопьями, вообще стояла всеми позабытая Дева
Мария. Скорее всего, и Дева Мария, и прочее добро достались Ангелу от людей,
живших здесь когда-то, сам он никаким праведником не был.
Кто жил здесь раньше? И не им ли принадлежал бестиарий?…
Нет, нет… «De bestiis et aliis rebus» — книга мистическая, прохладная,
страстная, самодостаточная; обладателю ее не нужны церковные атрибуты, не
нужны… Их можно выбросить за ненадобностью, чтобы лишний раз не заморачиваться,
протирая пыль с тернового венца Иисуса…
…В тот вечер Пабло стравливал собак, распятие на грубой,
небрежно вытесанной стене, укоризненно поблескивало, а сквозь раскрытую дверь
балкона мне хорошо была видна Динкина спина. Динка сидела прямо на земле,
напряженная, подавшаяся вперед, с отросшим затылком… Я знала куда она смотрит.
На собак, которые мне не видны.
Я столько раз обнимала этот затылок, столько раз смыкала на
нем пальцы, ничего не чувствуя, что теперь даже удивилась… Удивилась тому, как
неожиданно и резко заныло сердце. Никогда еще такого не было, никогда. Отросший
затылок, несчастная девчонка, мы обе — несчастные девчонки, ничуть не лучше
псов, которые сейчас рвут друг друга на части… Жалость к Динке, жалость к самой
себе, жалость к нам обоим была такой острой, что я не выдержала и выскочила из
комнаты. Вот сейчас… Сейчас я пойду к ней, сяду рядом, обниму за шею… Просто
так, не перед дурацкими объективами, не перед дурацкими камерами, как было
когда-то, — просто так. Может, Динка ответит на мою немую мольбу о
перемирии, о большем и мечтать не приходится, да мне и не надо большего. Может,
мы даже поплачем вместе, сладкими слезами никому не нужных детей… Нельзя же
вечно ненавидеть друг друга… Нельзя, нельзя… Это «нельзя» бежало впереди меня,
оно уже готово было скатиться по лестнице и выскочить в сад, когда…
Когда я увидела приоткрытую дверь в комнату Пабло-Иманола.
И мысль о Динке сразу же свернулась, поникла, уступив место
мысли о бестиарии. Я по-прежнему не знала о нем ничего, но когда влюбленные
хоть что-то знают друг о друге (а о том, что я втрескалась в этот кусок
прошитого пергамента и расстанусь с ним только под угрозой расстрела (и то не
факт) — тут и гадать не нужно)…
Сам черт потащил меня в комнату Пабло, святая святых
испанской ночной любви, куда девственницам вход воспрещен. Но я вошла, на
цыпочках, трусливо вжав голову в плечи и так же трусливо оставив щелку в двери:
чтобы никто не заподозрил меня в порочных намерениях. Я впервые оказалась в
обители Ангела, в их с Динкой обители, и, нельзя сказать, что она так уж
активно мне не понравилась. Комната и комната, чуть более жилая, чем все
остальные. Широкая кровать, утыкающаяся лбом в стену, внушительных размеров
шкаф, комод с безделушками (рассматривать их у меня не было ни времени, ни
желания), продавленное кресло и стол с ноутбуком. Стол был самой модерновой
вещью среди полуантикварного старья, у его подножия валялся Динкин рюкзак со
сбившимися в комок шмотками. Кем-кем, а аккуратисткой Динка никогда не была, я
вечно ходила за ней и, сжав зубы, собирала небрежно сброшенное белье…
Бросив еще один взгляд на дверь, я уселась в кресло у стола
и включила ноутбук. Точно такой же был и у нас, вот только раскладки клавиатуры
не совпадали.
Но это не помешало мне включить компьютер, и спустя минуту я
уже была в Сети. Стараясь не путаться в пальцах и латинских буквах, я набрала в
«search»
[16]
«De bestiis et alus rebus» и принялась ждать. Как
и следовало ожидать — ничего обнадеживающего: прогрессивное человечество и
слыхом не слыхивало о бестиарии 1287 года рождения. И о Franciscum Laborde —
тоже. И слава богу, слава cams, слава псам господним, тайна так и останется
тайной… Да и глупо было бы предположить, что умудренный веками «De bestiis et
aliis rebus» доверился бы такой легкомысленной штуке, как Интернет… Покончив с
поисками нигде не зафиксированного бестиария, я набрала ссылку на наш с Динкой
официальный сайт. Привычка, оставшаяся от прошлых времен, когда о «Таисе»
говорили все кому не лень. Кем мы только ни были: «Открытием года», «Скандалом
года», «Лицом новой раскрепощенной сексуальности России», «Ненормативным
дуэтом» и прочей легко запоминающейся дрянью. Сайтом одно время занималась
Виксан, и при Виксане он цвел махровым цветом скандалов и сплетен. Сплетни тоже
распространяла Виксан, одна другой забористее и невероятнее. Она же продавала
их в жаждущую клубнички желтую прессу. Идеи этих сплетен, выдававшиеся за
информацию из надежных источников, приходили к ней после приличной дозы, она
сама нам об этом рассказывала. Нисколько не стесняясь их чудовищной глупости и
пошлости. Динка пару раз даже пыталась поколотить нашу поэтессу и пиарщицу за
подобные трюки.
