В какой-то момент, когда затишье продлилось чуть дольше, мне
даже показалось, что инцидент исчерпан, но… Возник новый звук, резкий и
громкий, как будто наверху перевернули стул и поволокли его по полу.
А потом. Потом взвыл Рико.
Вой был пронзительным, долгим и беспомощным, он заполнил все
уголки дома, он шел отовсюду. Ничего более ужасающего я в жизни своей не слыхала.
Я зажала руками уши, и, будь моя воля, я залила бы их чем угодно — воском,
сургучом, расплавленным свинцом, жидкой ртутью, — только бы не слышать
этого кошмарного воя и последовавших за ним глухих ударов: казалось, что по
стенам изо всех сил колотили набитым шерстью тюком.
Но вой не прекращался.
А наверху было тихо. Подозрительно тихо.
В этой тишине, обрамленной собачьими стенаниями, я так же
молча оделась и выскользнула из библиотеки. Вой стал явственнее, но теперь
пугал меня гораздо меньше. Теперь в нем не было ничего мистического, идущего от
всех стен одновременно. Я сразу же поняла, что Ангел запер Рико в небольшой
комнатке между ванной и кухней. Эта комнатка с одиноким окном служила чем-то
вроде кладовой. Я пару раз заглядывала в нее, но ничего, кроме стремянки, пары
сломанных кресел, раскуроченного трюмо и сундука с тряпьем, в ней не было.
Узкая, как пенал, как шпиль собора, кладовая: неплохая
награда для собаки, выигравшей бой, ничего не скажешь. Подобное отношение не очень-то
вдохновляло Рико, вой соскользнул на хрип, а тяжелая дверь сотрясалась и мелко
вибрировала: очевидно, пес бросался на нее всем телом.
Но не Рико, совсем не Рико занимал меня сейчас.
Тишина в комнате Динки и Ангела — вот что настораживало.
И я, трусливая глупая овца, цепляясь носками за ступени
лестницы, пошла на эту тишину, как идут на огонь, мерцающий во тьме, как идут
на путаный любовный шепот в самой сердцевине постели. И только возле двери
комнаты я остановилась. И замерла, прислушиваясь.
Ни одного звука.
Ни единого.
Мертвая тишина, так не свойственная Динке.
Тишины рядом с Динкой не было никогда, даже в те редкие
минуты, когда она молчала. Динка была наполнена звуками, памятью о звуках,
предчувствием звуков. И вот теперь — мертвый штиль. Я застыла на самом берегу,
перед этим штилем, стараясь уловить хотя бы шорох. Но в уши лезло лишь
содрогание двери на первом этаже и стук сердца. Моего собственного сердца. Оно
билось везде — в висках, в горле, в запястьях, в подгибающихся коленях.
Вот хрень, зачем мне столько сердец?..
Это было последнее, о чем я успела подумать, прежде чем
услышала резкую неверную ноту за дверью.
Саксофон.
Нота так испугала меня, что я, не удержавшись на ногах,
почти ввалилась в комнату. И увидела Динку, которая сидела на кровати.
Как обычно, поджав ноги по-турецки.
Динка опиралась подбородком на саксофон и смотрела прямо на
меня. И… И я могла поклясться, что она в упор меня не видела.
А я не увидела Ангела.
Странно, когда это он успел выйти? И почему я не услышала
этого, и почему не увидела его самого? Вой Рико и мертвого поднимет — и если
Ангел был обеспокоен этим, то обязательно бы спустился вниз. И обязательно
столкнулся бы со мной: возле кладовки, на лестнице, в начале коридора — где
угодно. Но он со мной не столкнулся…
Господи, когда же чертов пес перестанет сходить с ума?..
— Дина? — окликнула я Динку, ухватившись рукой за
косяк. Никакой реакции.
— Дина… Диночка… Да что с тобой? И где… — Я суеверно
понизила голос. — Где Ангел?
— Ангел… Ну да, Ангел… — наконец-то она хмуро сфокусировалась
на мне. — Это ты…
— Я… Что с тобой?
— Ничего… Который час?
Хороший вопрос… Самое время для подобного вопроса.
— Понятия не имею… А что?
— Я же сказала — ничего… Просто спросила у тебя —
который час… Ты хоть раз можешь ответить на вопрос? Самый обыкновенный… Просто
— скажи мне, который час… Просто — скажи…
— Я не знаю…
— Ты никогда ничего не знаешь! — Динка начала
заводиться — как обычно, с полоборота, но это даже обрадовало меня.
Это было знакомым, это было привычным — ее тупая,
возникающая на пустом месте злость ко мне. Вот и сейчас Динкина злость ласково
взъерошила мне волосы и прошептала на ухо: все в порядке, все в порядке, ничего
не изменилось.
— Ты никогда ничего не знаешь!.. Только и умеешь, что как
попка повторять чужие мысли. И больше ничего. Ничего… Тоже мне… Интеллектуалка,
мать твою!…
Динка грязно выругалась, и меня совсем было отпустило. И я
даже позволила себе заискивающе улыбнуться. Как улыбалась всегда — все в
порядке, все в порядке, ничего не изменилось.
— Если хочешь, я узнаю, который час… Если это так для
тебя важно… — Глупое утешительство, ни у нее, ни у меня часов не было и в
помине, а единственные часы в доме — огромные, похожие на средневековый замок,
с маятником в виде головы орла, перестали ходить задолго до нашего появления
здесь. Если вообще когда-нибудь ходили.
— Проехали…
Динка откинулась на спину, свесила голову с кровати и
опустила руку, оставив меня в обществе своих разведенных коленей.
— Динка! — обратилась я к коленям с запоздалым
раскаянием. — Может быть, я не права, но…
— Проехали. — Она снова легко поднялась. —
Час ноль тринадцать. Тринадцатое сентября… Можешь меня поздравить…
— С чем?
— Н-да… С днем рождения, Рысенок. Оно наступило.
Так-то. Оно наступило…
Черт… Черт-черт-черт… Как же я могла забыть?! Тринадцатое
сентября, Динкин день рождения! В прошлом году мы отмечали его довольно пышно,
в клубе «Колорадский отец» на Ваське. В этом клубе, славившемся своим отвязным
стриптизом, любили прожигать жизнь недолговечные, как одуванчики под ветром,
шестерки из бандитских группировок, мелкоплавающая богема из Театральной
академии и гайморитные наркодилеры со старших курсов Университета.
Впрочем, в тот вечер «Папаша» был отдан на откуп
продюсерскому центру «Колесо», а возле шеста не наблюдалось ни одной штатной
девочки. Как и следовало ожидать, ближе к развязке, когда перепились все, место
у шеста по очереди заняли: тогда еще живая Виксан, тогда еще живой Алекс, тогда
еще темнокожий телохранитель дуэта «Таис» Диас Аристиди, тогда еще полновесная
гроздь подтанцовки из нашего шоу… Но лучше всех…
Лучше всех оказалась Динка.
Она проделывала такие фокусы с шестом, что в клубе не
осталось ни одного человека, который бы этому шесту не позавидовал.
А я…
Я в этот вечер глухо завидовала самой Динке. Завидовала, как
не завидовала никогда раньше. Завидовала так сильно, что даже пожелала ей
сдохнуть. Ей — центру всеобщего внимания. Ей — любимице всех мало-мальски
упругих членов, да и не упругих тоже; ей, вечной победительнице вечных опросов
на интернет-форуме: «Кто вам нравится больше: Дина или Рената»… Ей — хамке,
хабалке, недалекой девке с юмором ниже пояса… Ей — проклятию и вожделению
желтой прессы… Моя слава была не меньше, нет, совсем не меньше. Но она была
другой. Не такой яркой, не такой двусмысленной, не такой безусловной…
