Там находились и какие-то другие бумаги, и я решил, что раз уж искать везде, так почему бы и не здесь?
И вывалил содержимое корзины на стол.
Среди вскрытых конвертов, пустых пластиковых чашек из-под кофе и скомканных салфеток обнаружилось множество мелких клочков бумаги размером примерно в квадратный дюйм каждый. Я свалил чашки, салфетки и конверты обратно в корзину, оставив на столе лишь горку бумажных обрывков. Очевидно, некогда они представляли собой один цельный лист, и вот я принялся складывать их. Все это походило на сборку пазла, но только без картинки на коробке, которая могла бы подсказать и направить меня.
И довольно быстро пришел к выводу, что обрывки принадлежали не одному листу, а трем. Медленно, но верно на столе передо мной вырисовывались оригиналы. Каждая страница была размером около шести на четыре дюйма, с печатным текстом и поправками, сделанными авторучкой. Я склеивал обрывки между собой прозрачной липкой лентой.
– Чего это ты там делаешь? – спросила Шерри, стоя в дверях.
Я даже подскочил от неожиданности.
– Да ничего особенного, – ответил я и развернулся в кресле лицом к ней. – Ну, как самочувствие?
– Ужасное, – ответила она, прошла в комнату и плюхнулась в большое кресло. – До сих пор не могу поверить…
Мне показалось, она сейчас снова заплачет. И никак не мог понять, образовались ли темные круги под глазами от усталости или просто от слез размазалась тушь.
– Приготовлю тебе еще чаю, – вставая, сказал я.
– Чудесно, – с вымученной улыбкой ответила она. – Спасибо.
Я пошел на кухню, вскипятил воду в чайнике. Заварил чай и отнес обе чашки в гостиную.
Шерри сидела за столом и разглядывала клочки бумаги. Я уселся на подлокотник кресла.
– Знаешь, что это такое? – спросил я.
– Конечно, знаю, – кивнула она. – Это квитанции от денежных переводов через «МаниХоум». – Она отпила глоток чая. – Один квиток на восемь тысяч, два – на пять.
– Фунтов? – спросил я.
Она взглянула.
– Нет, долларов. Обменянных на фунты.
– А ты откуда знаешь? – спросил я.
Она подняла на меня глаза.
– Да я все время пользуюсь услугами «МаниХоум». Немного похоже на «Вестерн Юнион», только дешевле. У них агенты по всему миру. Геб посылал мне деньги на билет через «МаниХоум».
– Так это от них квитанции?
– Нет, – уверенно ответила она. – Эти квитанции выдают, когда ты идешь забирать деньги, а не когда их посылаешь.
– Получается, Геб набрал восемнадцать тысяч долларов через «МаниХоум»?
– Да, – кивнула она.
– Когда?
Она снова внимательно посмотрела на реконструированные мной бумаги.
– На прошлой неделе, но не в один день. Восемь тысяч в понедельник, по пять – во вторник и пятницу.
– И от кого они? – спросил я.
– По ним можно узнать, лишь когда подразделением «МаниХоум» были получены эти деньги, а вот кто их прислал, не сказано. – Она снова отпила глоток. – А зачем это тебе?
– Сам не знаю, – ответил я. – Просто нашел эти обрывки в мусорной корзине.
Шерри сидела и пила чай, поглядывая на меня.
– Скажи, ты вообще зачем здесь, а? – спросила она.
– Я был другом Геба и коллегой по работе, – ответил я, достал из кармана визитку и протянул ей. – В своем завещании он назначил меня душеприказчиком. – Пока что я решил не упоминать о том, что Геб сделал меня единственным своим наследником.
– Вот уж не знала, что он оставил завещание, – сказала Шерри, взглянув на визитку. – «Мистер Николас Фокстон, магистр эконом., дипл. фин. консультант».
– Он сделал это еще пять лет тому назад, как только поступил на работу в «Лайал энд Блэк», – сказал я, не обращая внимания на перечисление моих званий. – Каждый работающий в фирме человек должен составить завещание. Старшие партнеры всегда говорят: мы не имеем права давать советы клиентам, как спланировать будущее, если сами не подаем в том примера. Но я понятия не имею, почему Геб назначил именно меня. Возможно, потому, что столы наши стояли рядом. Он только что прибыл в чужую страну, наверное, других знакомых у него больше здесь не было. Да и потом, вряд ли человек, которому только под тридцать, думает, что скоро умрет. Но мог бы назначить на эту роль и тебя, хоть ты и живешь в Соединенных Штатах.
– Пять лет назад мы с Гебом практически не разговаривали друг с другом. Я тогда даже заявила ему, что не желаю больше видеть его и слышать.
– Не слишком ли сурово? – осведомился я.
– Просто мы жутко поссорились из-за родителей. – Она вздохнула. – Все всегда происходило из-за родителей.
– Почему так? – спросил я.
Она смотрела на меня, словно решая, стоит говорить или нет.
– Наши мама с папой были довольно необычной парой. Папа зарабатывал на жизнь, если можно так выразиться, букмекером без лицензии, в подпольном тотализаторе Черчил-Даунс. Некогда он хотел стать конюхом, но присматривать за лошадьми ему не понравилось. Все свое время проводил за тем, что брал ставки от других конюхов, а также от тренеров и владельцев лошадей. Иногда выигрывал, но чаще проигрывал. Мама же работала официанткой, разносила коктейли в одном из фешенебельных отелей в центре Луисвилля. Так, по крайней мере, она всем говорила.
Она умолкла, я сидел и ждал продолжения. Сама заговорит, если захочет.
– Она была проституткой. – И Шерри снова заплакала.
– Совсем не обязательно было говорить это мне, – пробормотал я.
Она подняла на меня полные слез глаза.
– Я должна была хоть кому-то сказать, – всхлипнула Шерри. – Невозможно… так долго носить это в себе.
И вот в перерывах между рыданиями она поведала мне печальную сагу о своем с Гебом детстве. Рассказ просто потряс меня – я все эти годы просидел рядом с Гебом, ни на миг не догадываясь о том, какие тяготы ему пришлось преодолеть, чтобы добиться успеха.
Отец Геба и Шерри был к тому же еще и алкоголиком и обращался со своими детьми, как с рабами, безжалостно эксплуатируя их труд. Оба ребенка очень хорошо учились в школе, но по настоянию отца бросили ее и в шестнадцать лет пошли работать: Геб – конюхом в Черчил-Даунс, а Шерри – горничной в тот самый отель, где занималась своим ремеслом ее мамаша.
Геб восстал и сбежал в Лексингтон, в колледж, куда втайне от родителей подал документы, сдал экзамены, и его приняли на бесплатное отделение. Но дома у него не было, ночевать приходилось на улицах. Как-то один из членов попечительского совета колледжа нашел его там и предложил кров. Человек этот был финансовым консультантом, и карьера Геба определилась.
Окончив колледж, он из Лексингтона не уехал, посещал там экономическое отделение Университета Кентукки, затем перебрался в Нью-Йорк, получив работу в компании «Дж. П. Морган».
