– Вот именно, что едва… Не убил же я ее? Я и без Эммы остановился бы.
– Это как сказать…
– Ты тоже считаешь меня убийцей? – возмутился граф. – Ты, мой друг?
– Но не зря же тебя заподозрили?
– Хуже всего, что Фросю задушили, – понуро сообщил Оленин. – Бельевой веревкой. Ее тело нашел истопник, который нес дрова. Поднял переполох… Соседи вызвали полицию. Мы снимали апартаменты на втором этаже, ежели ты помнишь, а первый этаж занимало семейство торговца зерном. Они потребовали немедленно арестовать злодея, потому как им, видите ли, страшно находиться под одной крышей с душегубом. Вообрази! Они только что пальцем на меня не показывали! Кухарка – глупая баба – растрезвонила по всей улице, как я душил Фросю. Не убить ее после этого?
– Ты настоящий христианин, Оленин, – потешался над ним Самойлович. – Умеешь прощать.
– Издеваешься? А мне не до смеха было. Жена от меня чуть ли не пряталась, вопила от ужаса, как полоумная. У нее нервы разыгрались. Соседи за спиной шептались: «Убивец…» Прислуга разбежалась. Отчасти из-за этого и пришлось съехать. Сначала из дому, потом из Москвы-матушки…
– Как же ты оправдался?
– Адвокат откопал весомые факты в мою защиту. Оказывается, у Фроси ухажер объявился. Революционер. Бомбист! Она его во время облавы у себя в каморке прятала, так и завязались отношения. Истопник показал, что видел их, голубков, вместе. Похоже, бомбист наговорил ей лишнего, а потом испугался, что барышня его выдаст… и придушил ее.
– Бомбиста поймали?
– Нет… он скрылся. Зато у Фроси в каморке обнаружили его вещи. Прокламации и книжонку какую-то запрещенную – на дне ее сундучка. Это меня и спасло. Истопник слышал, как революционер грозился убить Фросю, если та хотя бы пикнет. Он сам был напуган и тоже молчал.
– Врал небось на бомбиста, – ухмыльнулся Самойлович. – Себя выгораживал. Потянули бы его к ответу: почему не доложил о подозрительной личности куда следует. Заодно и тебе подсобил. Ты ему должен, граф.
– Может, истопник пособничал революционерам? – осенило Оленина. – У нас в доме было осиное гнездо преступников! Рассадник заразы!
– Еще какой заразы, дружище! Это пострашнее войны будет, попомнишь мои слова…
Напившись шампанского и закусив бифштексами, приятели повеселели. В благополучном Париже, полном огней, удовольствий и красивых женщин, хотелось думать и говорить о приятном.
– Бьюсь об заклад, Ида больше не вернется в Россию, – заявил Самойлович, раскуривая сигару. – Ей там нечего делать. Пролетариям не нужны Саломеи и Клеопатры. У них другие идолы… аскетичные и кровожадные: враги роскоши, апологеты террора. Наступает новая эра, мой друг…
За деревьями набережной плескалась Сена. Хорошо было философствовать, сидя в нарядном ресторанчике и вдыхая аромат ранней осени, речной воды и отличного табака.
– Подари ей букет орхидей, – предложил отставной офицер, глядя на собеседника сквозь облачко дыма.
– Кому, Иде?
– Эмме, твоей жене. Орхидеи не пахнут, зато они изысканны. Женщины любят все изысканное и прихотливое, как они сами.
– Она не радуется цветам… Боюсь, придется поместить ее в клинику.
– Ты не сделаешь этого! – с напускным жаром воскликнул Самойлович. – Эмма не вынесет изоляции. Позволь, я навещу ее. Я сумею пробудить ее к жизни, вот увидишь!..
Глава 25
Москва. Наше время
– Вы женаты?
– Нет, – ответил доктор, пытаясь изменить положение и сесть поудобнее. – И не был. Я слишком хорошо знаю женщин, чтобы связать себя с одной из них узами брака.
– Вы же сами сказали, что Айгюль…
– Она называет меня своим мужем. Во всяком случае, в ее больных фантазиях я являюсь таковым.
– Это всего лишь фантазии? – уточнил Лавров.
– Думаете, я мог забыть о собственной женитьбе?
– Всякое бывает…
– Но не со мной! Я принципиально не собираюсь жениться.
– Однако вы признались, что поверили ей.
– Она каким-то образом воздействовала на меня… Полагаю, применялся гипноз. Это внушение.
– Получается, пациентка гипнотизировала вас?
– Не совсем… то есть да… наверное…
– И заставила вас поверить, что вы ее муж?
Оленин угрюмо качнул головой, расписываясь в своем поражении.
– Но вы же специалист! У вас что, нет способов защиты от подобных атак?
– Есть, разумеется… но в этом случае они не сработали. По-видимому, Айгюль обучалась гипнозу у искусного суггестора. Когда она уходила, я… не мог собраться с мыслями. Все еще находясь под ее влиянием, я начинал следующий сеанс… едва понимая, что происходит.
– Зачем ей делать вам внушения?
Если бы на Оленине не было железных «браслетов», он бы развел руками.
– Понятия не имею… Эта женщина очень опасна. При ее психической возбудимости еще и способность к суггестии! Поэтому я решил проследить за ней. Узнать, где она живет, чем занимается. Побеседовать с ее близкими, наконец.
– Только потому, что она опасна?
– Да…
– Для окружающих или для вас?
– У нее навязчивые видения, которые она умудрилась внедрить в мое сознание…
– Внедрить?
– А как еще это назвать? Я попал под влияние ее галлюцинаций и потерял свое Я. У меня возникло как бы раздвоение личности…
– Ого! Так серьезно?
В углу подвала раздалась возня. Две мыши, не обращая внимания на присутствие людей, прошмыгнули мимо доктора, и он брезгливо подогнул ноги. Его туфли были куплены в фирменном магазине и стоили уйму бабок. Лавров заметил, что подошвы почти новые, не изношенные. В тюрьме Оленину придется забыть об обновках и комфорте.
– Мыши…
– Они обычно обитают в таких местах, – подтвердил Лавров. – Вы продолжайте, не отвлекайтесь. Что еще говорила вам Айгюль?
– Она твердила, что я ее муж… что я женился на ней по расчету, из-за денег ее отца. Что я никогда не любил ее и своей черствостью и холодностью погубил ее душу. Я заставил ее страдать, толкнул на измену… переспал с ее горничной… в общем, полный бред.
– Вы действительно переспали с ее горничной? – заинтересовался Лавров.
– Представьте, нет… вернее, у меня возник протест по сему поводу. В той реальности, которую навязала мне Айгюль, я волочился за ее горничной, но…
Он замолчал, дергая подбородком. У него начался нервный тик.
