Начальник охраны вдруг растерялся. Он не знал, что говорить, как вести себя. Под взглядом Павлинова ему стало неловко за свое недоверие и грубые слова в его адрес. Взял и огульно назвал человека вором. Может, тот не угонял вовсе злосчастный «Ниссан»… может, ему дали покататься.
– Когда Саломея танцевала, меня самого мороз пробрал, – признался Павлинов. – А потом в жар бросило. Когда она начала раздеваться… все, кто там был, оцепенели. Любовь, брат, «сильнее, чем тайны смерти». Не помнишь, кто сказал?
– Нет…
– Я тоже забыл. В общем, снимала она покрывало за покрывалом и разбрасывала по полу… а скреплялись они особыми застежками… из золота со знаком лилии. Лилия, брат, – символ власти. Короли властвуют над подданными, а женщины – над сердцами мужчин.
Павлинов обращался к Лаврову как к закадычному другу, подмигивая ему левым глазом.
– Знаешь, что такое любовный экстаз? А экстаз души – покруче будет… Похоть в теле разжечь – тоже искусство. Но им любой овладеть годен. Вот чем душу-то взять, не каждый разумеет. Тайна из тайн, брат!..
Павлинов замолчал, ища глазами, что бы выпить. От произнесенных слов он разгорячился, раскраснелся. Грудь его раздувалась со свистом, как кузнечный мех.
Глория налила ему остывшего чаю в стакан для воды. Напившись, гость воодушевленно продолжил свой рассказ:
– Застежка, скрепляющая последнее, седьмое покрывало Саломеи, от резкого движения оторвалась и упала. Охваченная греховным вожделением соблазнительница сего не заметила… Зато блеснувшую золотом лилию увидел раб, который прислуживал на пиру. Негодник осмелился посягнуть на вещицу самой принцессы! Он ведь тоже мужчина, – ухмыльнулся Павлинов. – И тоже загорелся преступной страстью.
– Отчего же преступной? – удивился Лавров.
– Непозволительно рабу желать госпожу свою! – назидательно произнес Павлинов.
Начальнику охраны послышался в его интонации оскорбительный намек. Как будто плутоватый гость догадался о его видах на Глорию.
Лавров вспыхнул. Павлинов, довольный произведенным эффектом, вернулся к занимательному повествованию:
– Раб с черным цветом кожи и такими же черными помыслами незаконно присвоил драгоценную застежку. Он кинулся собирать разбросанные вуали и тайком спрятал находку в складках набедренной повязки. Никто не заподозрил его в краже… Пропажу застежки обнаружили не скоро. Все были потрясены требованием Саломеи казнить пророка и принести ей отрубленную голову… Сам Ирод дрогнул и просил ее отказаться от подобной жестокости. Ни к чему, мол, будоражить народ. Может подняться восстание, которое пошатнет его царство. Но девица осталась неумолима. Она жаждала крови…
– Только крови? – осведомилась Глория.
– Зришь в корень, – одобрительно взглянул на нее Павлинов. – Никто и не сомневался, что Агафон сумеет подобрать себе достойную преемницу.
«Преемницу? – испугался Лавров. – Ну и заявочка! Что он имеет в виду?»
– Так вот… Саломею охватил сладострастный трепет, когда ее чудовищное требование было удовлетворено. Быть может, в ней затеплилась искра раскаяния. Бездна ее души разверзлась и поглотила присутствующих… Все онемели, погружаясь в ее экстаз. Быть может, Саломея испытала предчувствие настоящей любви…
– Ничего себе любовь…
– Луна побледнела на небосклоне, – замогильным голосом продолжал Павлинов. – Звезды посыпались вниз, в притихший дворцовый сад, словно огненный фейерверк. Ветер с запахом ночных цветов ласкал горячую кожу красавицы… Ирод задыхался. Иродиада лишилась чувств. С нее свалился тяжелый от жемчуга и драгоценных камней парик. Раб, спрятавший золотую лилию, корчился от мучительной боли. В том месте, где застежка касалась его тела, образовался ожог в виде трилистника. Тавро!
Павлинов вдруг замолчал. В тишине был слышен шорох песчинок. Словно не часы тикали, а столетия пересыпались в торжественной немоте мгновения.
– С тех пор лилии украшали королевские мантии и штандарты… – выдавил Лавров, стараясь сохранить самообладание. Голова его закружилась, сознание мутилось. – А также этим знаком клеймили проституток! – добавил он, борясь с наплывающим туманом.
– В этом мире все двойственно, – заключила Глория.
– Даже любовь? – продираясь сквозь сумерки, спросил Лавров.
– В бездну лучше не заглядывать…
– Она права! – обрадовался Павлинов и повернулся к начальнику охраны. – Ты слушай ее, парень. Не пожалеешь.
– Куда же подевалась застежка? – донеслось до Лаврова.
Он клевал носом и ничего не мог с собой поделать. Тогда как Глория и ее гость казались бодрыми и оживленными.
– Ее след теряется в веках, – изрек Павлинов. – Важно, что в конце концов лилия попала к Иде Рубинштейн. Какой-то заемщик оставил ее в уплату долга банкирскому дому «Роман Рубинштейн и сыновья». Не думаю, что случайно. Подобные реликвии сами выбирают себе хозяев…
Они о чем-то беседовали, что-то обсуждали. Лавров провалился в дрему, очнулся… опять провалился. Он потерял счет времени, забыл, где находится…
– Эй! – кто-то потрепал его по плечу. – Просыпайся, парень. Ты пропустил все самое интересное.
Это был голос Павлинова. Начальник охраны приподнял веки. Физиономия гостя сильно смахивала на птичью. Нос-клюв, глаза-бусинки… хохолок.
– Мне надо поспать… – буркнул Лавров, отмахиваясь от нависшего над ним клюва. – Прочь! Сгинь…
– Потом проспишься, – недовольно ворчал Павлинов. – Ишь, соня! Что это с тобой?
– Он устал, – объяснила Глория. – Оставьте его, Кеша.
«Кеша? – фамильярное обращение вмиг пробудило начальника охраны. – Кеша! Быстро же они спелись!»
Он с трудом разлепил веки и уставился на умильную парочку. Они явно нашли общий язык и излучали довольство друг другом.
От этой картины Лавров окончательно пришел в себя. Вроде бы не пил, а опьянел. Впору опохмеляться. Может, Санта добавил какой-то хрени в чай?
Он поднялся, покачиваясь, выбрался из-за стола и отправился умываться. Холодная вода привела его в чувство.
– Ф-фу-у-ухх…
Из зеркала над умывальником на Лаврова смотрело измученное серое лицо. Глаза красные, будто он несколько суток просидел в засаде или гонялся за преступником. Кстати! Павлинов – угонщик… а Глория любезничает с ним. Она совершенно потеряла бдительность.
– А я ей потакаю… – вздохнул начальник охраны, вытираясь. – Мы оба – олухи.
Он вернулся в каминный зал посвежевшим и твердо стоящим на ногах. И сразу обрушил на гостя вопрос:
– Господин Павлинов, вы знаете, что ваша машина числится в угоне?
Тот ничуть не растерялся:
– Она вовсе не моя.
– Вам дали ее покататься?
– Я сам взял, – наивно улыбался гость. – Она стояла такая одинокая… брошенная. А я обожаю большие авто. Вот я ее и позаимствовал. На время. Тебя это беспокоит?
