Мартина рот открыла от изумления:
— Откуда тебе это известно?
— После смерти Рагнхильд Мадс Гильструп не выдержал, сломался. И решил разоблачить весь этот сговор. Он позвонил в полицию по номеру, указанному на визитной карточке Халворсена. Халворсен не ответил, но Мадс оставил сообщение на ответчике. И несколько часов назад я его прослушал. В частности, он говорит, что Юн потребовал заключить письменный договор.
— Юн любит порядок, — тихо сказала Мартина.
Поезд отошел от станции, мимо дома начальника вокзала, покатил по серым восточным районам, мимо задних дворов, разбитых велосипедов, бельевых сушилок с пустыми веревками, закопченных окон.
— Но при чем здесь Станкич? — спросила Мартина. — Кто заказал Юна? Мадс Гильструп?
— Нет.
Поезд нырнул в черное ничто туннеля, и в темноте голос ее был едва внятен за перестуком колес:
— Рикард? Только не говори, что Рикард…
— Почему ты решила, что это Рикард?
— В ту ночь, когда Юн меня изнасиловал, именно Рикард нашел меня в уборной. Я сказала, что споткнулась впотьмах и упала, но видела, что он не поверил. Он помог мне добраться до кровати, никого не разбудив. И хотя он никогда ничего не говорил, меня не оставляло ощущение, что он видел Юна и понял, что произошло.
— Хм, вот, значит, почему он так тебя защищает. Видно, любит по-настоящему.
Она кивнула.
— Наверно, потому-то я… — И осеклась.
— Да?
— Потому я и не хочу, чтобы заказчиком оказался он.
— Ну что ж, твое желание исполнено. — Харри посмотрел на часы. Через пятнадцать минут они будут в аэропорту.
Мартина в смятении взглянула на него:
— Ты… ты ведь не хочешь сказать…
— Что?
— Ты не хочешь сказать, что отец знал об изнасиловании? И что он… он…
— Нет, твой отец здесь ни при чем. Убийство Юна Карлсена заказал…
Внезапно поезд вынырнул из туннеля — черное звездное небо раскинулось над белой сверкающей землей.
— …сам Юн Карлсен.
Женщина в форме авиакомпании САС улыбнулась, блеснув отбеленными зубами, протянула Юну билет и нажала кнопку перед собой. Над головой звякнул звонок, и следующий клиент устремился к турникету, выставив перед собой, точно мачете, талончик с номером очереди.
Юн повернулся лицом к огромному залу отлетов. Он бывал здесь раньше, но никогда не видел столько народу, как сейчас. Гул голосов, шагов, радиообъявлений поднимался к высокому, как в церкви, своду. Полная надежд какофония, мешанина языков, обрывки непонятных фраз. Домой к Рождеству. Прочь отсюда к Рождеству. Недвижные очереди на регистрацию, словно сытые удавы, извивались между ограждениями.
Дыши, твердил он себе. Время есть. Они ничего не знают. Пока не знают. А может, вообще не узнают. Он стал за пожилой дамой и, когда очередь продвинулась сантиметров на двадцать, нагнулся, помог даме переставить чемодан. Она обернулась, благодарно посмотрела на него, и он разглядел, что кожа у нее тонкая, бледная, как у мертвеца, туго обтягивающая череп.
Он улыбнулся в ответ, и дама наконец-то отвернулась. Но в гуле голосов живых людей ему все время слышался ее крик. Невыносимый, нескончаемый крик, пытающийся заглушить рев электромотора.
Когда очутился в больнице и узнал, что полиция обыскивала его квартиру, он подумал, что они могли найти в ящике его договор с «Гильструп инвест». Тот, который гласил, что Юн получит пять миллионов крон, если Руководящий совет одобрит сделку, и был подписан Албертом и Мадсом Гильструпами. Поэтому, когда полиция отвезла его на квартиру Роберта, он рванул на Гётеборггата забрать этот документ. И там застал Рагнхильд. Она не слышала его, потому что включила пылесос. И сидела с договором в руках. Она увидела. Увидела его грехи, как мать увидела на простыне пятна семени. И, как и мать, Рагнхильд унизит его, уничтожит, расскажет всем. Расскажет отцу. Она не должна видеть. Он отнял у нее глаза, думал Юн. Но она по-прежнему кричит.
— Попрошайки милостыню не отвергают, — сказал Харри. — Такова природа вещей. Я понял это в Загребе. Вернее, меня вдруг осенило. Когда мне вдогонку бросили норвежскую двадцатикроновую монету. Я смотрел, как она волчком вертелась на полу, и вдруг вспомнил, что накануне наши оперативники глубоко в снегу возле углового магазина на Гётеборггата нашли хорватскую монету. Они автоматически связали ее со Станкичем, который уходил этим путем, когда Халворсен истекал кровью выше по улице. Я по натуре скептик, а уж когда смотрел в Загребе на ту монету, мне показалось, какая-то высшая сила нарочно кое-что демонстрировала. Когда я впервые встретил Юна, попрошайка бросил ему вдогонку монету. Помню, я тогда удивился: попрошайка отверг подаяние. А вчера разыскал этого попрошайку в Дайкманской библиотеке и показал ему монету, найденную оперативниками. Он подтвердил, что швырнул вслед Юну заграничную монету, вполне возможно эту самую. Пожалуй, впрямь именно ее.
— Так Юн, наверно, бывал в Хорватии. Разве нельзя?
— Можно, конечно. Странно только, что, по его словам, он никогда в жизни не бывал за границей дальше Дании и Швеции. Я справился в паспортной службе, и действительно, загранпаспорт Юну Карлсену не выдавали. Зато десять лет назад был выдан паспорт на имя Роберта Карлсена.
— Может быть, Юн получил монету от Роберта?
— Ты права. Монета ничего не доказывает. Но она заставляет меня пораскинуть мозгами. Что, если Роберт в Загреб не летал? Что, если там побывал сам Юн? У Юна были ключи от всех квартир, какие Армия спасения сдает внаем, в том числе и от квартиры Роберта. Что, если он украдкой взял Робертов паспорт, поехал под именем брата в Загреб, а там, опять-таки выдав себя за Роберта Карлсена, заказал убийство Юна Карлсена? Но изначально планировал убить Роберта.
Мартина задумчиво рассматривала свой ноготь.
— Но если Юн хотел убить Роберта, то почему заказал собственное убийство?
— Чтобы создать себе идеальное алиби. Даже если Станкич будет схвачен и сознается, сам Юн останется вне подозрений. То, что как раз в этот день Юн и Роберт поменялись дежурствами, предстанет как роковая случайность. Станкич просто выполнял свои инструкции. Когда же Станкич и Загреб задним числом обнаружат, что убили заказчика, у них не будет причин выполнять задание и убивать Юна. Счет-то оплачивать некому. Вообще план прямо-таки гениальный. Юн мог наобещать Загребу любую сумму, какую там запросят, ведь расчетный адрес перестанет существовать. Как и единственный человек, который мог доказать, что в тот день в Загребе был не Роберт Карлсен, и, вероятно, мог бы представить алиби на момент заказа, — Роберт Карлсен. План являл собой логически замкнутый круг с программой самоликвидации, иллюзия змеи, кусающей собственный хвост, саморазрушающаяся конструкция, полностью исчезающая по выполнении задачи, не оставляя зацепок.
