Ему давно хотелось поговорить с Ракелью об Олеге, но он так и не решился. Ведь только выставишь себя беспомощным дураком. Глядишь, она еще и усомнится, нужен ли он им. А он хочет быть нужным. Хочет быть таким, кто сможет ее удержать. Но чтобы узнать это, нужно спросить. И он спросил. Что было с тем полицейским. Она ответила, что ничего особенного. Просто она любила его. Не сформулируй она это именно так, он, вероятно, вовсе не подумал бы о том, что она никогда не употребляла это слово по отношению к нему.
Матиас Лунн-Хельгесен отбросил бесполезные мысли, проверил по компьютеру фамилии следующих пациентов и вышел в «предбанник», где их сперва встречали медсестры. Однако сейчас, среди ночи, там было пусто, и он вышел в коридор.
Пять человек с надеждой воззрились на него: мол, вызови меня. Кроме мужчины в углу, который спал, прислонясь головой к стене и открыв рот. Видимо, наркоман, вонь застарелой мочи и синяя куртка однозначно говорили об этом. Наверняка будет жаловаться на боли и клянчить таблетки.
Матиас подошел к нему, сморщил нос. Тряхнул за плечо и быстро отступил. Некоторые наркоманы за долгие годы привыкли, что под кайфом у них норовят украсть наркоту и деньги, и реагируют автоматически — бьют наотмашь или удирают, когда их будят.
Человек открыл глаза и неожиданно ясным взглядом посмотрел на Матиаса.
— Что с вами? — спросил Матиас. Конечно, по традиции такой вопрос пациенту задавали только наедине, но Матиас чертовски устал, и ему надоели наркоманы и алкаши, отнимавшие время у других пациентов.
Парень плотнее запахнул куртку и не сказал ни слова.
— Алло! Не мешало бы сказать мне, почему вы здесь.
Тот покачал головой, показал на одного из других, как бы говоря, что на очереди тот.
— Тут не комната отдыха, — сказал Матиас. — Спать тут нельзя. Уходите. Сейчас же.
— Idon'tunderstand,
[34]
— сказал парень.
— Leave. Or I'll call the police.
[35]
К собственному изумлению, Матиас едва сдержался, так ему хотелось сдернуть вонючего наркомана со стула. Остальные ожидающие смотрели на них.
Парень кивнул и медленно встал. Матиас провожал его взглядом, пока стеклянная дверь не закрылась.
— Хорошо, что вы вышвыриваете эту публику, — сказал кто-то за спиной.
Матиас рассеянно кивнул. Наверно, он недостаточно часто говорил, что любит ее. Наверно, все дело в этом.
Половина восьмого, и по-прежнему темно — за окнами неврологического отделения и палаты № 19, где полицейский Странден смотрел на пустую, уже застланную кровать Юна Карлсена. Скоро сюда поместят другого пациента. Странно думать об этом. Но сейчас он найдет кровать себе и ляжет. Надолго. Странден зевнул, проверил, не оставил ли чего на тумбочке, взял со стула газету и повернулся к двери.
На пороге стоял человек. Инспектор. Холе.
— Где он?
— Забрали его, — ответил Странден. — Четверть часа назад. Увезли.
— Да? Кто распорядился?
— Главврач. Незачем ему тут лежать.
— Я имел в виду, кто его увез. И куда.
— Новый начальник убойного звонил.
— Хаген? Лично?
— Ага. Они отвезли Юна Карлсена на квартиру его брата.
Холе медленно покачал головой. И ушел.
Небо на востоке светлело, когда Харри топал вверх по лестнице красного кирпичного дома на Гёрбиц-гате, ухабистой асфальтированной улочке между Хиркегата и Фагерборггата. Поднялся он на второй этаж, как ему сказали по домофону. На голубой пластиковой табличке, прикрепленной к приоткрытой двери, белое тиснение: Роберт Карлсен.
Харри вошел, огляделся. Маленькая однокомнатная квартира, где царил жуткий тарарам, подтверждавший впечатление, которое оставляла Робертова контора. Конечно, не исключено, что беспорядка тут добавили Ли и Ли, когда искали письма и другие бумаги, какие могли бы помочь следствию. Одна стена украшена цветной литографией Иисуса, и Харри вдруг подумал, что, если заменить терновый венец беретом, получится вылитый Че Гевара.
— Значит, это Гуннар Хаген велел отвезти вас сюда? — спросил Харри, глядя в спину человека, сидевшего за секретером у окна.
— Да. — Юн Карлсен обернулся к нему. — Поскольку киллер знает адрес моей квартиры, он сказал, что здесь будет безопаснее.
Харри хмыкнул.
— Спали хорошо?
— Не особенно. — Юн Карлсен смущенно улыбнулся. — Лежал, прислушиваясь к звукам, которых не было. А когда наконец уснул, пришел Странден, ну, охранник, и до смерти меня напугал.
Харри снял со стула стопку комиксов, сел.
— Я понимаю, Юн, вам страшно. Вы не прикинули, кто все-таки может желать вашей смерти?
Юн вздохнул:
— Последние сутки я думал о другом. Но ответ тот же: я правда понятия не имею.
— Вы бывали в Загребе? — спросил Харри. — В Хорватии?
Юн покачал головой.
— За пределами Норвегии я бывал только в Швеции и Дании. И то мальчишкой.
— А знакомые хорваты у вас есть?
— Беженцы, которых мы опекаем, и всё.
— Хм… Полицейские ничего не говорили о том, почему привезли вас именно сюда?
Юн пожал плечами.
— Я сказал, что у меня есть ключ от этой квартиры. Она стоит пустая, ну и…
Харри провел рукой по лицу.
— Здесь был компьютер. — Юн показал на секретер.
— Мы его забрали. — Харри встал.
— Уже уходите?
— Надо успеть на бергенский рейс.
— А-а, — протянул Юн, устремив в пространство пустой взгляд.
Харри захотелось положить руку на узкое плечо долговязого, неуклюжего парня.
Электричка на аэродром опаздывала. Третий раз кряду. «По причине задержек» — коротко и невразумительно объявлял громкоговоритель. Эйстейн Эйкеланн, таксист, единственный приятель Харри с детских лет, говорил, что на поездах установлены простейшие электродвигатели, с ними даже ребенок справится, а если технические штабы САС и Норвежских железных дорог на один день поменяются местами, поезда будут ходить точно по расписанию, а самолеты нет. Харри предпочитал, чтобы все оставалось как есть.
Он позвонил Гуннару Хагену по прямому телефону, когда электричка вышла из туннеля возле Лиллестрёма.
— Это Холе.
— Слышу.
— Я распорядился, чтобы Юна Карлсена взяли под круглосуточную охрану. И не говорил, чтобы его увозили из больницы.
