— Что вы знали о Юне Карлсене и вашей жене?
— Стоп! — тявкнул деревянный рот Алберта Гильструпа. — Подобная бесцеремонность, возможно, уместна с вашей обычной клиентурой, но не здесь.
Харри вздохнул.
— Если хотите, Мадс, ваш отец останется здесь. Но если надо, я выставлю его за дверь.
Алберт Гильструп рассмеялся. Смехом человека, привыкшего побеждать и наконец-то встретившего достойного противника.
— Скажите, инспектор, мне что же, придется позвонить моему другу, начальнику уголовной полиции, и сообщить, как его люди обращаются с человеком, только что потерявшим жену?
Харри собрался ответить, но Мадс опередил его, на удивление грациозным неторопливым жестом поднял руку:
— Мы должны постараться найти его. Должны помочь друг другу.
Они ждали, но взгляд Мадса снова скользнул к огромному окну, и больше он ничего не сказал.
— Ол-райт, — бросил Алберт Гильструп, с британским выговором. — Будем говорить, но при одном условии. С вами, Холе, с глазу на глаз. Ваш помощник побудет в приемной.
— Мы так не работаем, — отрезал Харри.
— Мы пытаемся сотрудничать, Холе, однако это требование не предмет для дискуссии. В противном случае придется беседовать через нашего адвоката. Понятно?
Харри подождал, чтоб вскипела злость. Однако она так и не пришла, и он больше не сомневался: да, вправду постарел. Кивнул Халворсену, тот удивился, но встал. Алберт Гильструп дождался, когда за ним закроется дверь.
— Да, мы знакомы с Юном Карлсеном. Мадс, Рагнхильд и я встречались с ним как с экономическим советником Армии спасения. Сделали предложение, весьма выгодное для него лично и тем не менее отвергнутое. Человек, без сомнения, нравственный, цельный. Однако он, разумеется, мог приударить за Рагнхильд, не он первый, не он последний. Внебрачные связи перестали быть сенсацией для первых полос, как я понимаю. Но то, на что вы намекаете, было невозможно — для самой Рагнхильд. Поверьте, я много лет знал эту женщину. Она не только всеми любимый член семьи, но человек с твердым характером.
— А если я скажу вам, что у нее были ключи от квартиры Юна Карлсена?
— Я больше не желаю это слушать! — отрубил Алберт Гильструп.
Харри посмотрел на стеклянную стену, на отражение Мадса Гильструпа, а отец между тем продолжал:
— Позвольте мне сказать, почему мы хотели встретиться с вами лично, Холе. Вы возглавляете расследование, и мы предполагали назначить бонус, если вы поймаете убийцу Рагнхильд. Двести тысяч крон, если быть точным. Абсолютно конфиденциально.
— Простите? — сказал Харри.
— Ол-райт, — обронил Гильструп. — Сумму можно обсудить. Для нас главное, чтобы это дело стало для вас первоочередным.
— Вы что же, пытаетесь меня подкупить?
Алберт Гильструп кисло улыбнулся.
— Вы драматизируете, Холе. Обдумайте наше предложение. Вы можете поместить эти деньги в фонд помощи вдовам полицейских, это уже не наше дело.
Харри не ответил. Алберт Гильструп хлопнул ладонями по столу:
— Что ж, думаю, на этом мы закончим. Будем на связи, инспектор.
Халворсен зевал, пока стеклянный лифт бесшумно и мягко падал вниз, вот так же, казалось ему, ангелы в песне незримо слетают на землю.
— Почему ты сразу не выставил этого папашу? — спросил он.
— Он интересный тип.
— Что он говорил без меня?
— Что Рагнхильд замечательная женщина, у которой не могло быть романа с Юном Карлсеном.
— Сами-то они в это верят?
Харри пожал плечами.
— А о чем-нибудь другом говорили?
Харри помедлил.
— Нет, — в конце концов сказал он, глядя вниз, на зеленый оазис с фонтаном среди мраморной пустыни.
— О чем думаешь? — спросил Халворсен.
— Сам пока не знаю. Мадс Гильструп улыбался.
— Ну?
— Я видел его отражение в окне. А ты заметил, что Алберт Гильструп похож на деревянную куклу? С какими выступают чревовещатели?
Халворсен помотал головой.
По Мункедамсвейен они направились в сторону Концертного зала, где по тротуару сновали люди, нагруженные рождественскими подарками.
— Морозно. — Харри поежился. — Жаль, что холод прижимает выхлопные газы к земле. Душит город.
— Все равно лучше, чем тяжелый запах лосьона в кабинете, — заметил Халворсен.
У служебного входа в Концертный зал висел анонс рождественского концерта Армии спасения. На тротуаре под анонсом сидел парень, протягивая прохожим пустую картонную кружку.
— А Бьёргену ты соврал, — сказал Халворсен.
— Что?
— Два года за одну таблетку стесолида? Вдобавок, может, у Станкича и правда девять мстительных братьев.
Харри пожал плечами, взглянул на часы. На собрание Анонимных алкоголиков он опоздал. Пожалуй, самое время послушать слово Божие.
— Но, когда Иисус снова приидет на землю, кто сумеет узнать Его? — провозгласил Давид Экхофф, и пламя свечи перед ним затрепетало. — Может быть, Спаситель уже сейчас среди нас, в этом городе?
Негромкий шумок прокатился среди собравшихся в большом белостенном, просто обставленном помещении. В Храме не было ни алтарного образа, ни алтарных перил, только скамья меж собранием и возвышением, чтобы преклонить колени и покаяться в своих грехах. Командир обвел взглядом паству, сделал паузу, потом продолжил:
— Ведь, хотя Матфей и пишет, что Спаситель приидет «во славе Своей и все святые Ангелы с Ним», написано также: «Был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня».
Давид Экхофф перевел дух, перевернул страницу и оглядел собравшихся, а затем продолжил, не глядя в Писание:
— «Тогда и они скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?» Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную». — Командир хлопнул ладонью по кафедре. — Эти слова Матфея — боевой клич, объявление войны эгоизму и бессердечию! — прогремел он. — И мы, солдаты Армии спасения, верим, что в конце времен грядет всеобщий суд, что праведники обретут вечное блаженство, а грешники — вечную кару.
Когда командир закончил проповедь, приступили к свободным свидетельствам. Пожилой мужчина рассказал о драке на Стурторв, когда они одержали победу словом Господним и во имя Иисуса и бесстрашия. Потом вперед вышел мужчина помоложе и сказал, что они завершат вечернее собрание шестьсот семнадцатым псалмом. Он стал перед одетым в форму оркестром из восьми духовых инструментов и большого барабана, с которым управлялся Рикард Нильсен, и взмахнул палочкой. После вступления дирижер повернулся к собранию, и все запели. Песнопение мощно грянуло под сводом Храма:
