— А как со счетом Роберта?
— Из поступлений — только жалованье, а в основном он все время понемножку снимал деньги.
— Телефонные звонки от Гильструпов?
— Роберту Карлсену никто не звонил. Но, просматривая звонки Гильструпов, мы нашли кое-что другое. Отгадай, кто без конца названивал Юну Карлсену, иной раз даже ночью?
— Рагнхильд Гильструп, — сказал Харри и увидел, как лицо Скарре разочарованно вытянулось. — Что еще?
— Ничего. Если не считать, что обнаружился один знакомый номер. Мадс Гильструп звонил Халворсену в тот день, когда его порезали. Неотвеченный звонок.
— Хорошо, — сказал Харри. — Проверь-ка еще один счет.
— Какой?
— Давида Экхоффа.
— Командира? Что искать?
— Не знаю. Просто проверь.
Когда Скарре ушел, Харри набрал номер Судмедэкспертизы, и тамошняя сотрудница обещала сразу, без проволочек, отослать факсом фотографию трупа Христо Станкича для опознания на номер загребской гостиницы «Интернациональ».
Харри поблагодарил, положил трубку и набрал номер этой гостиницы.
— Тут возник вопрос, как поступить с трупом, — сказал он Фреду. — Хорватские власти не знают человека по имени Христо Станкич, а потому не просят о выдаче.
Десять секунд спустя в трубке послышался ее вышколенный английский.
— Предлагаю новую сделку, — сказал Харри.
Клаус Туркильсен с Ословского регионального узла компании «Теленор», собственно говоря, имел в жизни одну цель: пусть его оставят в покое. А поскольку весил намного больше нормы, постоянно потел и вечно брюзжал, желание его в общем-то исполнилось. По необходимости общаясь с людьми, он старался держать максимальную дистанцию. И потому большей частью сидел один, закрывшись в помещении с теплым оборудованием и охлаждающими вентиляторами; чем он там занимался, знали немногие, а то и вовсе никто, главное, он был незаменим.
Потребность в дистанции, возможно, и послужила причиной того, что он несколько лет практиковал эксгибиционизм и таким манером даже умудрялся получать удовлетворение с партнером, находящимся на расстоянии пяти-пятнадцати метров. Но в первую очередь Клаус Туркильсен хотел, стало быть, покоя. А на этой неделе хлопот у него хватало. Сперва этот Халворсен, которому приспичило контролировать связь с некой загребской гостиницей. Потом Скарре, которому понадобилась распечатка звонков между неким Гильструпом и неким Карлсеном. Оба они ссылались на Харри Холе, у которого Клаус Туркильсен, что ни говори, в большом долгу. И только поэтому он не бросил трубку, когда позвонил сам Харри Холе.
— Вообще-то у нас есть специальная служба, которая отвечает на вопросы полиции, — проворчал Туркильсен. — Согласно инструкции, вам надо обращаться за помощью именно туда.
— Знаю, — сказал Харри, закрывая эту тему. — Я четыре раза звонил Мартине Экхофф и ответа не получил. Никто в Армии спасения не знает, где она, даже ее отец.
— Ну, родители всегда узнают последними, — заметил Клаус, сам он такого опыта не имел, однако подобные знания легко почерпнуть в кино. А Клаус Туркильсен ходил в кино очень и очень часто.
— Думаю, она отключила телефон, но, вероятно, ты можешь локализовать его для меня? Чтобы я хотя бы знал, что она в городе.
Клаус Туркильсен вздохнул. Из чистейшего кокетства, потому что он любил оказывать полиции мелкие услуги. Особенно не вполне легальные.
— Вот ее номер.
Через пятнадцать минут Клаус перезвонил и сообщил, что СИМ-карта ее, во всяком случае, не в городе. Сигнал приняли две базовые станции западнее Е-6. Он объяснил, где станции расположены и каков их радиус действия. Харри поспешно поблагодарил и попрощался, из чего Клаус заключил, что помог, и довольный вернулся к изучению сегодняшней программы кинотеатров.
Юн заперся в квартире Роберта.
Стены по-прежнему пахли табачным дымом, на полу возле шкафа валялась грязная футболка. Словно Роберт только что отлучился в магазин, за кофе и сигаретами.
Черную сумку, полученную от Мадса, Юн поставил возле кровати, включил отопление. Разделся догола, пошел в душ и стоял под горячим ливнем, пока кожа не покраснела и не покрылась пупырышками. Потом вытерся, вышел из ванной, не одеваясь, сел на кровать и стал смотреть на сумку.
Открыть ее он не решался. Так как знал, что там, под гладкой черной тканью. Погибель. Смерть. Юну казалось, он уже чует запах тлена. Закрыл глаза. Надо подумать.
Зазвонил мобильник.
Наверняка Tea, беспокоится, где он остановился. Сейчас он не в силах с ней говорить. Но телефон звонил, настойчиво, упорно, как китайская пытка водой, и в конце концов он схватил трубку и бросил в микрофон, слыша, что голос дрожит от ярости:
— Что надо?
Ответа не последовало. Он взглянул на дисплей. Номер не высветился. Юн сообразил, что звонила не Tea.
— Алло, Юн Карлсен слушает, — осторожно сказал он.
Молчание.
— Алло, кто это? Я знаю, вы на линии, говорите…
От пальцев ног вверх по телу пробежали мурашки паники…
— Hello? Who is this? — услышал он собственный голос. — Is that you? I need to speak to you. Hello!
[52]
Щелчок, и связь прервалась.
Смешно, подумал Юн. Наверняка кто-то ошибся номером. Он сглотнул. Станкич мертв. Роберт мертв. И Рагнхильд. Все умерли. Только полицейский еще жив. И он сам. Юн буравил взглядом сумку и, чувствуя озноб, закутался в одеяло.
Когда Харри свернул с Е-6 и по узким дорогам углубился в заснеженный сельский ландшафт, он бросил взгляд в вышину и увидел ясное звездное небо.
Его охватило странное, щекотное ощущение, что скоро что-то случится. И увидев, как по ясному небу впереди скользнула падучая звезда, он подумал, что если вправду существуют знамения, то, возможно, сейчас у него на глазах погибла планета.
Окна на первом этаже Эстгора освещены.
А зарулив во двор, он увидел электромобиль, и щекочущее предчувствие еще усилилось.
Харри направился к дому, глядя на следы в снегу.
Остановился у двери, припал к ней ухом. Изнутри доносились негромкие голоса.
Харри постучал. Три быстрых удара. Голоса умолкли.
Потом шаги и ее мягкий голос:
— Кто там?
— Харри… Холе. — Фамилию он назвал, чтобы не будить у возможного третьего лица подозрений, что у них с Мартиной чересчур доверительные отношения.
Некоторое время она возилась с замком, потом дверь открылась.
Первая, и единственная, мысль: до чего же хорошенькая! На ней была белая байковая рубашка с расстегнутым воротом, глаза сияли.
