– Тронута.
Митяй деловито закрыл входную дверь на все замки и спрятал
ключи в задний карман джинсов.
– Излишняя предосторожность, – тотчас же поддела я его,
– я никуда не собираюсь убегать. И даже не собираюсь спускаться по простыням с
шестого этажа. У вас ведь шестой этаж?
Моя проницательность не произвела на молодого человека
никакого впечатления.
– Я делаю только то, что мне сказали, – кротко объяснил
он.
– Вы всегда делаете то, что вам скажут?
– Всегда.
– А вы знаете, что рекомендовал Черчилль? Сигара по
утрам, коньяк в любое время суток и никакого спорта – вот единственный залог
долголетия.
– А кто такой Черчилль? – невинно спросил Митяй, браво,
мальчик, один – ноль в твою пользу.
– Ладно, давайте полотенце, – вздохнула я, – пойду
смывать дневные грехи.
Митяй проводил меня в вылизанную до блеска ванную, похожую
на дисциплинированный морг Военно-медицинской академии. Мне сразу же захотелось
измазать зеркала зубной пастой и сдвинуть в угол резиновый коврик, лежащий
точно посередине кафельного пола – ни сантиметром дальше от стены, ни
сантиметром ближе.
– Этот халат прошу не надевать. – Митяй кивнул в
сторону толстого махрового халата нежно-кофейного цвета.
– Что, вещичка вашей зазнобы?
– Это моя вещичка. А я не люблю, когда трогают мои
вещи.
– Ничего, что я дышу в вашей квартире?
– С этим еще как-то можно примириться.
– Спасибо, что не ударили.
Я вымылась, с наслаждением пнула коврик, и он улетел под
ванну.
…И закурила сразу же, как только за мной закрылась дверь
комнаты.
Часть вторая
…Митяй вез меня на студию, сохраняя гробовое молчание.
С утра мы уже успели корректно и ненавязчиво поругаться: всю
ночь, несмотря на предупреждение, я беспрерывно курила в его стерильной, как
неиспользованный презерватив, комнате. Я возненавидела ее сразу же, как только
вошла: шведская стенка, милое семейство тренажеров “Кеттлер”, растыканное по
углам, баскетбольное кольцо, вбитое в стену, свора спортивных кубков на полках.
Из книг – только пособия по рукопашному бою, карате, дзюдо, водному поло,
просто поло, сквошу и теннису, волейболу и прыжкам на батуте. Плюс “Шахматная
азбука для начинающих”, широкий спектр интересов, ничего не скажешь… То же
унылое однообразие творилось и в видеокассетах: “Лучшие игры НБА”, “Лучшие игры
НХЛ”, “Лучшие игры чемпионата мира по футболу”, “Экстремальные виды спорта”,
“Кубок Англии по конкуру” и прочие холодящие кровь фильмы ужасов.
В комнате была только одна вещь, совершенно не вяжущаяся с
обстановкой футбольной раздевалки, – отлично выполненная копия одной из гравюр
“Апокалипсиса” Альбрехта Дюрера, я хорошо знала ее еще по лекциям “Истории
изобразительного искусства” во ВГИКе. Висевшая на стене гравюра не была
заводской штампованной репродукцией, слишком тонкая работа, – гравюру
прокатывали с настоящего листа.
Странное соседство. Остается только пожать плечами, засилье
тренажеров – это и есть Апокалипсис.
Добросовестно растыкивая окурки по кубкам Митяя, я
ворочалась в кровати до шести утра, пока не хлопнула входная дверь: судя по
всему, дисциплинированный щенок Митяй отправился на пробежку.
Мысль об убитой Александровой не оставляла меня ни на
минуту. Даже не столько о ней, сколько о том, что могло послужить причиной
убийства. Она была совершенно одинока (почему женщины, так блистательно
начинающие свою карьеру, как правило, остаются одинокими?), у нее не было ни
наследства, ни наследников – маленькая однокомнатная квартирка на окраине не в
счет. Все ее старые поклонники либо умерли, либо доживали свой век в доме
престарелых, Кравчук прав – так не убивают, это не по правилам хорошего тона,
если в убийстве вообще существует хороший тон. Но если и были какие-то скрытые
причины – почему это сделали на студии, в гримерке, в которую в любой момент
может войти любой человек? Почему выбрано такое странное орудие убийства?
Больше всего меня угнетало то, что я участвую в довольно грязной и циничной
игре. Если Кравчук действительно решит выступить на стороне Братны и скрыть
убийство – никто никогда не узнает правды.
Никто и искать не будет: кому интересна актриса, вышедшая в
тираж сорок лет назад?
От всех этих мыслей у меня разболелась голова. Как долго
меня продержат здесь, ведь я еще более уязвима, чем старуха. У той хотя бы есть
прошлое, которое можно подтвердить любыми свидетельствами. У меня же нет ничего
– ни прошлого, ни будущего, одно сомнительное настоящее. Даже для Серьги я не
более чем фантом; не более чем голос, с которым он привык разговаривать в
кромешной темноте…
Серьга.
Только теперь я вспомнила о нем. Я не приехала ночевать, я
вообще не появилась – впервые за три месяца, что прожила у него. Надо хотя бы
позвонить.
Я попыталась открыть дверь в коридор (еще сегодня ночью я
заметила телефон в прихожей), но не тут-то было: отчаливший на утреннюю
пробежку Митяй, оказывается, запер меня в комнате. Видимо, он действительно
получил жесткие инструкции на мой счет. Ну что ж, ничего нового. Меня уже
запирали в клетках разной конфигурации. Правда, теперь это выглядит почти
фарсом.
…Хлопнула входная дверь – Митяй вернулся. Повадки всех
спортивных живчиков одинаковы: сейчас он примет контрастный душ, выльет на себя
полфлакона дорогого одеколона и угнездится на кухне с тарелкой мюсли и чашкой
кофе без кофеина…
Сигареты кончились. Как всегда, не вовремя. Я смяла пустую
пачку и, прицелившись, бросила ее в баскетбольное кольцо (вот для чего оно
необходимо в этой комнатке с невысокими потолками, как мне не пришло в голову
раньше!). Если я попаду в него…
Я не попала, но в момент броска дверь открылась и на пороге
нарисовался Митяй. Он был босиком, в одних трусах и с полотенцем на шее. На
мокрых темных волосах повисли капли воды. У него была идеальная безликая
фигура, идеальный безликий загар (уж не солярий ли ты посещаешь в свободное от
разбойных нападений время, крошка?), идеально уложенный безликий член, контуры
которого просматривались достаточно ясно. Митяю и в голову не пришло
стесняться; можно только представить себе, как он меня воспринимает: седая баба
неопрятных лет, ровесница Ледового побоища. Смешно стесняться мумии фараона
Рамзеса Второго.
Безлико-красивую физиономию Митяя исказила досадливая
гримаса: эта сволочь (я), несмотря на убедительные просьбы, прокурила его
комнату, да еще имела наглость гасить окурки в спортивных кубках.
– Я же просил не курить! – сказал Митяй.
– Да? Я что-то запамятовала. У вас хорошая фигура. Вы,
случайно, не работаете моделью в журнале для гомосексуалистов?
– А кто такие гомосексуалисты? – невинно спросил Митяй,
браво, мальчик, два – ноль в твою пользу.
