Все осмотрены, записаны, обслужены.
Приезжая родила достаточно быстро и очень расстроилась, потому как её ребенок мог быть на целый год моложе.
Кузнецова Мария Владимировна, подававшая все признаки ломки, была осмотрена начмедом совместно с ответственным дежурным врачом и анестезиологом. В связи с первичной слабостью родовой деятельности ей был назначен медикаментозный сон. Надзирательница расположилась на кровати по соседству. Прежде акушерки и санитарки щедро напоили её кофе, усадили обедать и снабдили женскими ироничными детективами, рекомендовав в случае чего тоже поспать. Потому что это скорее всего надолго.
Игорь Анатольевич прооперировал апоплексию яичника в ургентной операционной главного корпуса. Любящий муж, вернувшийся из дальних странствий, дорвался до любовных утех и, простите, затрахал свою любимую супругу. Надо ли говорить, что Игорь остался доволен благодарностью безутешного совестливого супруга?
В 17.00 все собрались в конференц-зале, чтобы, стоя вокруг стола с нарезкой и держа в руках пластиковые стаканчики с шампанским, выслушать ежегодное поздравление – оно же разнос – от начмеда. И получить от неё же конвертики с подарками. Кто сколько – по её, Елены Николаевны, мнению – заслужил. Врачи не получали эту «тринадцатую» зарплату. Подобного она удостаивала лишь средний и младший медперсонал.
А в 17.46 всех снесло ургентным звонком.
Комбинированная политравма. Жесточайшее ДТП. Гружёная фура выехала на встречную. Чей-то мужчина торопился домой на Новый год. Устал. Уснул за рулём. По встречной за город к друзьям торопилась молодая семья. Муж, находившийся за рулём, погиб сразу. Сзади сидела беременная жена. Срок – 35–36 недель.
Елена Николаевна не ушла домой.
Реанимация пополнилась ещё одним новорождённым.
Больничный морг пополнился ещё одним трупом бывшего женским пола.
Несмотря на пятичасовой марафон у операционного стола.
Не по акушерским причинам умерла молодая женщина. В тот момент у стола были уже хирурги. Но она умерла в родильном доме.
– Итого – четыре материнских за год, вместе с этой, Петь. Много. Очень много. Отымеют нас на всех этапах по самое не балуй. Убить бы врача этой «скорой»! Какого хрена он её в приёмный покой главного корпуса не повёз? Извлекли бы мы плод и пошли бы себе с ним дальше. И моя мягкотелость. Зачем я её позволила на обсервационный стол уложить? – Елена Николаевна залпом выпила сто граммов коньяка и закурила. Они с Петром Александровичем сидели за плотно закрытыми дубовыми дверьми в кабинете начмеда.
– Лен, а как ты могла не позволить? Пока суд да дело, и плод бы погиб. Странно, как он при таких внутренних кровотечениях вообще выжил.
– Ну, и кому теперь этот ребёнок? Блин, а ты говоришь – дети. Эту девку тоже кто-то родил. И, быть может, всё ещё жив и здоров. Наверняка звонил дочери и зятю, поздравлял с Новым годом. А может, и нет никого. Никто же ещё не появился. Появятся… «Кучерявые» ребята, судя по всему, были. Фельдшер «скорой» сказал – на последней бэхе. Всмятку. Спасатели металл резали, чтобы достать. Дети – это боль, Петь. А я – агрегат, совершенно не чувствующий боли. Меня больше волнует статистический отчёт. Скоро сядем считать. Ладно. Нашей вины нет, тут уж никто не оспорит. Весело старый год заканчивается, ничего не скажешь. – Она горько усмехнулась. – Ты-то небось бросился своим звонить, как только из операционной вышел? Спросить, как они, и сказать, чтобы были осторожнее на дорогах? – Пётр Александрович молча покачал головой в знак согласия и разлил коньяк по бокалам. – Вот! А мне и звонить никуда не надо. Впрочем… Позвоню своему. Пусть сюда приезжает. Я тут останусь. Взвою я дома. А если он и разобьётся – так мне ни холодно ни жарко. Погрущу – и дальше пойду.
– Лен, ты говоришь страшные вещи.
– Неужто ты все ещё не перерос эти глупые суеверия, Петь? Пока у нас есть близкие – мы страдаем и будем страдать. Ты вот чего от Светки своей не уходишь? Ты ведь не уклад разрушить боишься – по фигу тебе уклад. Ты боишься заставить её страдать. Ты ведь знаешь, что она будет страдать. И на Аньке своей ты никогда не женишься. Поскрипишь ещё лет двадцать – тридцать, может, даже ребёнка ей заделаешь. А потом? Что она одна будет делать в расцвете бабьих лет, ничего не умея, не научившись бороться за жизнь? Страдать она будет, Петь, страдать.
– Ты просто устала. И говоришь чушь. Лен, Новый год всё-таки.
– Ах, ну да. Как я могла забыть. Сакральный переход, за которым всех ждёт новое счастье.
– Не юродствуй.
– Могу я хоть с тобой расслабиться? Или ты хочешь, чтобы я вышла к ним, – махнула она рукой туда, за дверь, где в недрах родовспомогательного учреждения бурлила жизнь: кто-то рожал, кто-то мыл пол и сооружал праздничный стол в ординаторской отделения обсервации. Пришибленный Серёжа, переживший множество смертей у себя на столе, но так и не научившийся профессиональной холодности, курил, сидя на корточках, заботливо прикуренную для него надзирательницей сигарету. Витёк хотел было присоединиться, неумело затянулся и закашлялся. Русоволосая Анечка, щедро покрывшая голову лаком с блёстками, рассмеялась своим естественным детским смехом. «Старая лярва» Семёновна мягко улыбнулась и сказала не своё: «Я слишком сама любила смеяться, когда нельзя»…
– Можешь, Ленка. Можешь. Со мной ты можешь всё. Страдать из-за незнакомой тебе женщины, умершей полчаса назад. Плакать из-за неузнанного нашего ребёнка, тридцать лет тому оставленного в лотке абортария. И ни в этом, ни в том нет ни твоей, ни моей, ни чьей-либо вины. Есть переменчивая Жизнь. И постоянная Смерть. Сёстры-подружки. Младшая и Старшая. – Из Ленкиных бесцветных глаз катились слёзы. – И мы тасуем переменные в этом древнем, как «каналы» на Марсе, уравнении, чтобы в конце концов все – и двоечники и гении – вышли на одну и ту же постоянную. Просто способы решения разные. А корень – всегда один. Ну, всё, не реви. Пошли, мать. Слышишь? Там уже расставляются бокалы. Гремят биксами акушерки и шуруют швабрами санитарки. Испуганно курят на улице твои и мои ученики, и даже эта симпатичная надзирательница, напуганная до смерти. – Он хохотнул. – Хотя, казалось бы… И они все ждут. Ты же знаешь – Деда Мороза им всё равно не дождаться. Выйдем хоть мы. Им ведь совсем не обязательно знать, что мы тоже понятия не имеем о том, что делать с этим самым единственным корнем уравнения. Может, не в корне дело-то, а всё-таки в УРАВНЕНИИ, а?!. В связи с чем предлагаю немедленно пойти и выпить! Ты в мою акушерскую интуицию веришь?
– Верю.
– А в УРАВНЕНИЕ?
– Верю.
– Ну, тогда «кушать подано!»
P.S.
Кузнецова Мария Владимировна умерла спустя пару месяцев от пневмоцистной пневмонии в тюремной больнице. Её даже не успели осудить за непреднамеренное убийство матери-алкоголички, приобщившей её к «трассовому» бизнесу.
Игорь Анатольевич, как и прежде, работает на должности заведующего гинекологическим отделением. В конце концов, он на самом деле весьма неплохой хирург и организатор. Кроме денег, в этой жизни с ним более ничего не произошло.
