Волюнд вспомнил о чём-то и сказал:
– Вот и твои братья навряд ли станут болтать о том, что
видели меня без цепей.
Бёдвильд слово в слово передала ему историю с волшебным
тюленем.
– А не так уж они и приврали, – заметил
кузнец. – Если вместо «тюлень» говорить «Волюнд», всё сходится. Я
отказался ковать, и они принялись угрожать мне мечами. Я мог бы снять голову и
одному, и другому!
Бёдвильд тихо сказала:
– Но ты ведь дал им уйти.
Волюнд долго молчал, потом ответил так же тихо:
– Я потому и решил тогда продлить свою жизнь, что знал:
вы, дети Нидуда, рано или поздно не утерпите и явитесь сюда, несмотря на
запрет. Я думал убить всех вас и тем отомстить. Но первым пришёл Сакси, и у
меня не поднялась на него рука. Он привёз мне палку для костыля, и я вспомнил,
как тогда, в конюшне, он не испугался и не стал издеваться… А потом приехала
ты… А вчера я просто подумал, что у этих молодых волков есть сестра, которая,
наверное, их любит…
Бёдвильд, потрясенная его словами, ничего не ответила. Он же
сказал:
– Мне нечем тебя угостить, кроме овсянки…
Потом они снова вышли наружу, на яркий солнечный свет. И
Волюнд сказал:
– Мне кажется, ты не шутила, говоря, что я отсюда
убегу.
Бёдвильд ответила, глядя в солнечную морскую даль:
– Кто же, лишённый свободы, не пожелает её вернуть…
Волюнд проговорил:
– Когда ты впервые здесь появилась, дикие лебеди летели
на юг, и я думал, что у меня сердце разорвётся от их голосов. Скоро они полетят
обратно на север, туда, где я жил. В нашем краю множество лесных озёр, и они
свёркают на солнце, как серебряные щиты. Там живёт весь мой род…
Бёдвильд невольно припомнила слова отца о могущественной и
мстительной родне.
– Кто они, Волюнд?
Волюнд ответил:
– В том краю моего отца называют конунгом. Мало похож я
на сына конунга, особенно теперь!.. А ещё у меня есть мать и двое братьев,
отважных, как орлы на древесных ветвях… Слагфильд и Эгиль… Мы часто бродили по
лесам все втроём, пока они не женились. Однажды мы пришли на большое озеро и
поставили там дом, а я ещё кузню. Мы назвали это озеро Ульвсъяр – Волчьим,
потому что там охотилась стая волков. У них было два вожака – страшные звери.
Вышло так, что мы застрелили обоих, и тут-то Эгиль спросил, а может, это были
Гёри и Фрёки – Алчный и Жадный, волки Одина, Отца Богов? Братьев ждали дома
невесты, вот я и сказал, что приму гнев Одина на себя. Одину ведь и без того не
за что было меня любить, я же не воин. Хотя и трусом меня пока ещё не называли…
– Хильдинг ярл назвал тебя так, потому что ты выбрал
жизнь, а не смерть.
Кузнец ничуть не обиделся.
– Что он понимает, этот Хильдинг… Да какая мне разница,
что там сорвётся у него с языка. Вот если бы ты сказала, что я трус, я,
пожалуй, начал бы думать.
Они замолчали. Они стояли рядом, и морская синева сливалась
у горизонта с морозной синевой небес.
Нидуд конунг сам встретил Бёдвильд на берегу – а с ним двое
его старших сыновей и Рандвер. А сзади вертелся озабоченный Сакси.
Парни высадили её на берег и вытащили лодку, и Нидуд сказал:
– Я спрашивал Сакси, куда это ты подевалась, и он
утверждал, что ты поехала вверх по фиорду. А ты появилась со стороны моря. Где
же ты была?
Бёдвильд ответила со смелостью, которой и сама не могла бы
объяснить:
– Я ездила поискать волшебного тюленя, с которым бились
мои братья.
Ее глаза ярко блестели – должно быть, от ветра и солнца,
искрившегося в волнах. Нидуд спросил с интересом:
– Ну и как, нашла ты его?
Она ответила:
– Мне показалось, я его видела.
– А зачем ты его искала? Ты надеялась его добыть?..
Сказав так, конунг первым расхохотался, и Рандвер подхватил
его смех: женщине надеяться на удачу там, где оплошали два таких удальца!..
Близнецы же переглянулись. Но у обоих рыльца были уж очень в пуху, и они
промолчали. А у Бёдвильд где-то глубоко в сердце парило ей одной ведомое
счастье. Она поедет на остров снова. И ещё. И ещё!
4
Отшумел весёлый Йоль, и гости, званые и незваные,
разъехались по домам. Уехал Атли конунг в свою долину, за горный хребет. И даже
Эйстейн скальд, который нигде не имел родного угла и которого Нидуд всячески
уговаривал остаться, и тот отправился куда-то в иные места… Только для Рандвера
праздник словно бы не кончался. По-прежнему жил он у Нидуда в длинном доме,
по-прежнему садился за стол рядом с Бёдвильд. И по-прежнему все улыбались,
глядя на них двоих, и особенно потому, что Бёдвильд редко поднимала глаза.
Кончилось это совсем неожиданно.
Была у Бёдвильд любимица рабыня, молоденькая девочка по
имени Хильд. Когда-то она жила далеко на юге, в тёплой, щедрой стране, где
солнце выше поднималось на небосклон и дольше задерживалось в своём дневном
беге, а в зелёных заливных лугах текли спокойные полноводные реки. Хильд тогда
говорила на другом языке и имя носила тоже другое. Но прошлое редко всплывало в
её памяти, ведь большая часть её жизни прошла здесь, в доме Нидуда, конунга
ньяров. В день, когда она несмышлёной малюткой попала ему в руки, его дружина
выстояла в жестоком бою; вот он и назвал её Хильд, то есть «Битва».
Она была тихая-тихая, что мало соответствовало её имени.
Никто не слыхал от неё резкого слова. Но зато молодая хозяйка была ей больше
подругой, чем госпожой. И Бёдвильд очень огорчилась, приметив однажды, что
любимица как будто начала сторониться её. А потом – попросту избегать.
Однако не дело дочери Нидуда искать расположения рабыни, и
Бёдвильд так ни о чём и не спросила её.
А время шло себе – и вот однажды Бёдвильд проснулась в самой
середине ночи, когда длинный дом оглашался лишь мерным дыханием спавших. А
разбудило её тоненькое всхлипывание, и доносилось оно оттуда, где обычно
укладывалась темнокудрая Хильд.
Бёдвильд прислушалась, потом встала. Огонь давно потух в
очаге, и сквозь дымовое отверстие крыши заглядывали крупные звёзды. Бёдвильд
завернулась в одеяло и неслышно прокралась на другой конец дома. Слух не
обманул её: плакала действительно Хильд. Плакала горько и безутешно, с головой
закутавшись в мех.
Прикосновение заставило невольницу вздрогнуть и затаиться.
Только учащенное дыхание выдавало её в темноте.
– Хильд!.. – вполголоса окликнула её
Бёдвильд. – Хильд, милая, кто тебя обидел?
Рабыня не отозвалась. Подсев, Бёдвильд долго тормошила её и
наконец с большим трудом добилась ответа:
– Теперь ты накажешь меня, Бёдвильд…
