— Кто там?
— Обслуживание номеров, — бодро отозвались из-за
двери. — Это ведь номер полулюкс госпожи Варенец?
«Госпожи Варенец?»
Двигаясь как во сне, Оксана отдала засов, отперла замок,
скинула цепочку:
— Заходите. Какими судьбами?
— О! Воистину судьбами… — Бомж вошёл, слегка
поклонился, кинул взгляд по сторонам. — Книжечку-то мою дарёную, вижу, до
сих пор не покинули. В тумбочке справа на верхней полочке лежит… —
Подмигнул, снял с плеча гигантскую — на авианосце палубу драить — швабру,
заелозил по полу. — Не кочегары мы, не плотники, но сожалений горьких нет.
А мы…
Он замолчал.
— И кто же вы? — тихо спросила Варенцова. Книга
Краева действительно лежала там, где сказал блаженный Никита. И дверца тумбочки
была плотно закрыта. Воображение успело нарисовать Оксане вора-форточника с
наклонностями бесплотного духа, потом секретную службу и крохотные камеры по
всем углам, потом…
— А это, милейшая Оксана Викторовна, как посмотреть.
Всё зависит от точки отсчёта. От системы координат. Для кого-то я
ангел-хранитель, для кого-то — ничтожный бомж, для кого-то — любящий супруг… А
лично для вас, уважаемая, я исполнитель желаний. Тех самых, невысказанных, затаённых…
Оксана почему-то совершенно не удивилась. Просто отметила
про себя, что странноватые события последних дней, кажется, обретали логическое
завершение.
— Можно загадывать? — без малейшей издёвки
спросила она. — У вас как — три желания? Или?..
— Одно-единственное, — поднял палец
блаженный. — И за плату. Котик у вас сильно смышлёный…
«Тишку тебе? А ху-ху не хо-хо?» — мысленно возмутилась
Оксана
— …однажды вам монетку принёс.
— Монетку? — Варенцова пристально сощурилась на
неожиданного посетителя, будто впервые увидела. — Значит, любое?..
…Есть хорошая книжка польского писателя Сапковского,
называется «Ведьмак». По этой книге сделали вроде бы неплохой фильм, и в нём
есть такой эпизод. Ведьмак спасает от расправы маленького дракона, и тогда
взрослый дракон — очень могущественное существо — принимает человеческий облик,
является к нему и в благодарность предлагает просить всё, что тот захочет.
Ведьмак ничего не говорит, лишь молча смотрит на него, и человек-дракон спустя
некоторое время тяжко вздыхает: «Я могу почти все. Но вот этого — прости, не
могу…»
— Эх, Оксана Викторовна… — скорбно опустил глаза
блаженный Никита. — Они слишком далеко… Не в моей компетенции. Желайте
чего-нибудь пореальней, ну там, президента в мужья. Или гоните меня в шею, я не
обижусь…
— Тогда, — вытерла мокрые глаза Оксана, —
сделай так, чтобы писатель Краев полностью выздоровел. Чтобы эта раковая
опухоль… без следа… и чтобы никогда больше…
— Тю, девка, ты чего? — Брови бомжа взлетели под
картуз. — У самой-то с головкой всё ли в порядке? Он те кто?.. Брат, сват?
Вы ж с ним даже не целовались ни разу! И вообще, Краев твой — тот ещё элемент,
с бонусом… слишком много знает… Нет, даже не проси, не буду, не стану. Другое
желание давай.
— Не будешь, так и не надо, колхоз — дело
добровольное, — оскалила зубы Оксана. — Небось монетка не залежится.
Не ты, мил человек, первый, не ты последний. Нынче исполнителей желаний куда ни
плюнь…
И ткнула пальцем куда-то вверх. Правду люди говорят: хороший
блеф страшнее пистолета.
— Ну, ты это, желанная, того, не серчай, — пошёл
на попятную Никита. — Ежели тебе так уж надо, мы это, мы того… сделаем.
Поправим башку писателю твоему. Только денежки вперёд. Без предоплаты нынче
никак…
— Легко. — Оксана вытащила монету, взвесила на
руке, подкинула, отдала. И добавила без угрозы, просто констатируя факт: —
Обманешь — найду.
— Тю, девка, да ты чё, у нас всё на доверии, —
вроде бы обиделся блаженный. — Я же что, я себе разве враг? Об имидже своём
не думаю?.. Нет уж, что обещаю, то делаю…
Он бодро отсалютовал шваброй, подмигнул коту и
стремительно вывернулся в коридор. Такую грязь оставил на полу, любо-дорого
посмотреть…
Оксана задумчиво заперла железную дверь…
В ореоле мистики и чертовщины к ней в первый раз за много
лет постучалась надежда.
Египет. Привратники
Багровое солнце село, на Каир опустилась ночь. Воздух,
нагретый за день, был полон запахов мускуса, бензина, кофе с кардамоном,
жаркого дыхания пустыни. Отражались в нильских водах огни «Рамзеса» и
«Семирамиды», оглушительно ревели автомобильные гудки, играла музыка в
старинной кофейне «Фишани». Эта кофейня помнит ещё Наполеона Бонапарта, а
расположена она на рынке Хан-аль-Халили, точный возраст которого не известен
вообще никому.
В этот вечер беспечные каирцы гуляли с наследниками,
общались с друзьями, ходили по магазинам, угощались голубями, фаршированными
кашей, покуривали шиши
[24]
— ну в общем-то невинно, набивая его
сушеным яблоневым листом с медовыми добавками. Тонко беседовали, радовались
жизни, пили чай каркаде, поминали Всевышнего — «иль хамдуль илла».
[25]
Как говорят совсем в другой части света: дай-то нам Боже, чтоб и дальше было так
гоже.
И никто не обратил внимания на троих желтокожих, вышедших из
дверей фешенебельного «Найл Хилтон». То ли китайцы, то ли корейцы, кто их
разберёт. Один, что постарше, — с козлиной бородкой, остальные — гладко
выбритые, зато с волосами до плеч. И все трое — в одинаковых мешковатых плащах.
Родня? Сослуживцы? Друзья?
Скорее всего, отец семейства и взрослые сыновья. Если так,
то сыновья старику удались. Крепкие, широкоплечие, двигаются словно барсы.
Спокойные, вежливые… и только в глубине глаз мерцают очень опасные искорки.
Случись что — порвут. Не подведут любимого папашу…
Азиаты прошлись по набережной, вдохнули запахи ночной реки
и, окончательно убедившись, что никому не интересны, остановили чёрно-белое
каирское такси. Хлопнули дверцы, тихо охнули сиденья…
Водитель, узнав маршрут, несколько удивился. А впрочем
— ладно, за три стофунтовые
[26]
он отвезёт кого угодно хоть на
край света. Хотят эти неверные экзотики на ночь глядя — они её получат. В самом
полном объёме.
Хрипло заревел мотор, щёлкнул крестовиной кардан.
Старенький, видевший виды «Фиат» тронулся с места. Поехали — по сумасшедшим
каирским мостовым, в плотном, несмотря на ночное время, потоке, мимо прохожих,
расцвеченных витрин, незапамятно древних фасадов…
Водитель мастерски вписывался в уличные турбулентности,
пассажиры молчали, томик Корана, устроенный на торпеде, мерно елозил в такт
движению. Из допотопной магнитолы нескончаемо струилась щемящая песня, и было
ясно без перевода, что поют о любви:
