«Ар! Ар!» Мгави вовремя зачерпнул из озера своей «ньямы» и
поставил астральный щит, так что дротик отскочил прочь и стремительным
бумерангом вернулся к метнувшему. Одному из четверых желтолицых и узкоглазых,
чего-то дожидавшихся на платформе напротив. Кто сказал тебе, недопечённая
глина, будто Буйвол безропотно даст себя заколоть?.. Невидимый дротик с мерзким
чмоканьем вошёл своему хозяину в грудь — на всю длину зазубренного
неизвлекаемого наконечника.
«Ар! Ар!» Мгави заставил свой щит расплыться густым туманом
и под его прикрытием понёсся прочь. Вдоль по перрону, вниз по ступенькам, через
привокзальную площадь…
На его пути призывно подмигивал огоньками круглосуточный
магазин. Он, похоже, был популярен в народе — дверь хлопала то и дело.
Пассажиры, ждавшие электричку, подходили пешком, жители Волхова подъезжали на
велосипедах. Мгави предпочёл бы автомобиль или мотоцикл, но привередничать было
некогда. Мгави легко вышиб волховчанина из седла, мигом вскочил сам и надавил
на педали…
И, уже отъехав, оглянулся на преследователей, злобных,
запыхавшихся, только-только выбегавших на площадь.
Счёт пока что был один-ноль в его пользу.
Велосипед был старенький «Спорт», передачи на нём
переключались ублюдочными рычажками, требовавшими каждый раз подкручивания
барашков, однако устаревшая конструкция была на удивление хорошо смазана и проворно
неслась по асфальту. Освоившись, Мгави поднажал, выбрался на шоссе и покатил к
северу — туда, где через мост на другую сторону Волхова тянулась трасса,
позволявшая добраться по крайней мере до Тихвина.
Перво-наперво ему требовалось оторваться от погони. Потом
можно будет сориентироваться — и действовать наверняка. Как угодно — подлостью,
хитростыо, увёртливостью, коварством. Кто забывает, что война есть путь обмана,
тот обречён. Открытый бой сейчас ни к чему. Чёрный Буйвол слишком умён, чтобы
всякий раз бешено кидаться на врагов. Обойти по кривой тропе и взять на рога,
затоптать копытами, внезапно вырвавшись из тростников, — вот это да…
Спустя некоторое время неестественно светлую северную ночь
за спиной Мгави прорезал надрывный рёв мотоцикла. Это приближался древний
«Чезет», нёсший на себе сразу трёх седоков. Мгави пустил в ход «второе зрение»
и увидел своих желтокожих преследователей. Вернее, их тотемные сути. Первый
оказался Шакалом, второй происходил от Гориллы… Третий, примостившийся на
багажнике, был самым опасным — в его душе обитала Чёрная Гадюка.
[136]
Умный Буйвол отнюдь не собирался подставлять ему для укуса свои благородные
ноги.
«Ар. — Мгави съехал на обочину, сконцентрировался и
опять глотнул из озера своей „ньямы“. — Ар-р-р…»
В сознании его явственно, объёмно, во всех деталях возникла
огромная чашка с жиром. Густым, кипящим жиром, тщательно вытопленным из
исполинской человеческой почки… Вот невидимая рука резко наклонила чашку,
содержимое выплеснулось на асфальт и растеклось, на глазах превращаясь в
смертельный каток…
Вылетевший из-за поворота «Чезет», страшно заревев,
кувырнулся на бок, сбросил седоков и заскользил по дороге, вращаясь и высекая
искры. Гадюке не повезло, его голова встретилась с асфальтом и не выдержала
удара. Тело ещё судорожно дёргалось, но Мгави уже понимал, что счёт опять
изменился. Увы, их по-прежнему оставалось двое на одного. Шакал с Гориллой
отделались ушибами и содранной кожей и уже поднялись на ноги. Один держал нож,
другой — металлический, слона убить можно, блестящий хлыст. Мгави вполне
представлял себе, какие это были бойцы.
«Эй-е…» Мгави хотел рвануть за кювет, но вовремя разглядел,
как в лесу блестела вода. Зато впереди, у обочины шоссе, замаячила «площадка
отдыха».
Правду сказать, российская ипостась этой самой площадки
имела такое же отношение к привычным Мгави реалиям, как сама эта дорога — к
какому-нибудь германскому автобану. Ни машин, ни мангалов, ни круглосуточной
автомойки, ни походных биотуалетов, ни ресторана или хотя бы вагончика с
гамбургерами и пиццей… Лужи, грязь, два переполненных бачка да ржавые останки
сгоревших «Жигулей».
Однако и здесь теплилась жизнь.
На импровизированной скамеечке сидели двое весьма
потасканных местных. Они жгли костёр, закусывали какой-то едой, разложенной на
мятой газетке, и чинно вели разговор — неспешный и задушевный. Естественно, по
очереди прикладываясь к бутылке. Пластиковой, необъятной, ядовито-оранжевой…
Мгави зафиксировал их для себя как полностью безобидных и на
время забыл об их существовании.
Быстро нагнувшись, он поднял кирпич, выдернул из бачка
какую-то железяку и, укрывшись за скелетом автомобиля, обратился в слух. Когда
же вражеский топот приблизился вплотную — более не медля, по-буйволиному бешено
ринулся в атаку. Вот так мы, склоняя рога, вылетаем из тростников! Миг, и
кирпич расплющил морду Шакалу.
— Ар-р-р… — Мгави метнулся было к Горилле, но тот
оказался достоин своего тотемного знака. Он с лёгкостью уклонился от железяки,
кнут грозно свистнул в ударе… Хвала всем Богам и особенно Барону Субботе, что
вскользь. Попал бы точнее, и не выдержали бы даже сросшиеся панцирные рога.
— Ар! — Мгави поймал нужный ритм, и всё лишнее в
этом мире для него исчезло. Время, пространство, чувства, добро и зло — прочь,
прочь! Остался только Чёрный Буйвол, идущий в сокрушительную атаку.
Раз! И он достал супостата копытом. Два — взял Гориллу на
рога. Три — швырнул наземь, точно смятую тряпку, и растоптал.
Это было даже не боевое искусство гудаби. Это была первобытная,
необузданная стихия.
Смотреть на то, что осталось, впоследствии было страшно даже
многое повидавшим милиционерам…
Чёрный Буйвол медленно вернулся к обычному человеческому
восприятию и вдруг почувствовал, насколько устал. Так бывает всегда, когда воин
без остатка выплеснет себя в битве — и победит, ибо по-другому нельзя.
Хотелось лечь и уснуть…
— Эй, паря, — услышал он вдруг. — Выпить
хочешь? Давай вали к нам.
Один из двоих россиян, так и не поднявшихся со скамеечки,
приветливо махал Мгави рукой. Его приятель крепко прижимал к груди заветную
оранжевую бутыль. Только что завершённый бой был стремительным и быстротечным;
успели ли эти люди вообще хоть что-то понять?
«Выпить», — повторил про себя Мгави. Встрепенулся и, не
задумываясь, махнул в ответ:
— О, конечно же хочу. Валю немедленно.
Мамба, чёрная дура-корова, перед поездкой в Россию
наговорила ему вполне достаточно чепухи, но в одном она была несомненно права:
никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах ни один русский не станет отказываться
от водки. Это аксиома, данность, закон, настолько глубинный, что его невозможно
нарушить.
