Муха превратилась в бабочку, а потом — в невзрачную птаху.
Фраерман наддал ещё и изумлённо выругался: ох и ни хрена же себе, птичка Божия!
Над смутно розовеющими облаками плыл МЕ-323 — огромный транспортник, способный
нести в своем чреве роту солдат.
[152]
«Странно только,
почему такая дура и без прикрытия? Идеальная ведь низкоскоростная мишень…»
Впрочем, не такая уж идеальная. Вон сколько понатыкано стволов. Если что,
мало не покажется — авиационный пулемет MG-15 в умелых руках к веселью не
располагает. И даже в не очень умелых…
«Ладно, сволочь, будет тебе сейчас привет от тёти Хаи…» —
усмехнулся Фраерман. И пошёл резко вниз — занырнуть в мёртвую зону, под брюхо
супостату. Привычно взял ручку управления на себя, плавно сбросил газ… и
неожиданно услышал голос в телефонах — далёкий, будто с того света:
— Девятый, это «Лето»! Девятый, это «Лето». Доложите
обстановку.
— «Лето», это девятый. Вошёл в квадрат, вижу
цель, — доложил Фраерман.
Услышали ли его?.. Эфир неожиданно заполнили хрипы и свисты,
а потом разразилась тишина, дай-то Бог, чтобы не могильная. И одновременно
случилось нечто совсем уже удивительное — огромная туша транспортника начала
светиться. Самолётище от носа до хвоста окутался призрачным голубоватым
сиянием, от вида которого у Ефима, прямо скажем, пробежал по спине холодок.
Огни святого Эльма? Или нечто ещё более интересное?..
В сером небе под Луной ни дать ни взять плыла исполинская
крестообразная гнилушка.
Фраерман зарычал, оскалил зубы и положил палец на гашетку.
«Ну всё… ку-ку…» Силуэт «Мессершмитта» стремительно близился, с жуткой
неотвратимостью заполняя собой прицел. Вот сейчас пулемётные трассы дымными
скальпелями взрежут бледно-голубое брюхо, без пощады вывернут наизнанку, не
разбирая живое от неживого…
«На, гад, получай!» — утопил гашетку Фраерман…
Удивился, выругался, перезарядил оружие, опять надавил на
спуск.
Ничего не происходило. Совсем ничего. Ни привычного таканья,
ни огненных трасс, ни разлетающихся в стороны дымных шмотьев обшивки. Ни
надёжная пушка ШВАК, ни проверенные временем пулемёты ШКАС почему-то не желали
стрелять!
А светящаяся многотонная громада всё ближе, ближе, ближе…
— Чёрт. — Фраерман резко вынырнул из-под
«Мессера», лихо заложил вираж, на форсаже пристроился в хвост. — Ну?..
И опять — ничего.
Ни длинных трасс, ни дымных разрывов, ни жадных оранжевых
языков… Зато по фюзеляжу и крыльям «Яши» побежали пульсирующие огни. Миг — и он
окутался розовым сиянием, таким же ярким, как голубой ореол «Мессера». Видно,
не даром Гад Соломон рисовал где ни попадя свои странные знаки…
«Дьявол…» Перестав насиловать гашетки, Фраерман мастерски
вышел из атаки и на миг — больше время не позволяло — сделал паузу, прокачал
сложившуюся обстановку. Вот он, заданный квадрат, вот она, искомая цель… Ну а
вот она — система вооружения. Вернее, вот оно её отсутствие как таковой. Плюс
мистическая хрень, о которой по возвращении лучше вовсе не заикаться. Ибо
такого красному соколу и в горячечном бреду видеть не полагается.
Фраерман выругался и включил радио на передачу.
— «Лето», это девятый. «Лето», это девятый. Нахожусь в
квадрате, вижу цель, иду на таран. «Лето», как поняли меня?
— Девятый, девятый, вас… — сквозь визг и шипение
пробилось в эфире, затем всё заполнил сиплый свист, раздалось какое-то рычание,
и связь снова благополучно оборвалась, как отрубленная топором. Вот так. Ни
связи, ни оружия, ни поддержки. Только светящаяся махина и категорический
приказ: любой ценой. «Понятное дело какой…»
Фраерман плавно прибавил ходу, до боли закусил губу и,
удивляясь в душе, почему в него не стреляют, начал заходить «Мессеру» в хвост.
Таранить врага он решил «рубанием», то есть посредством
лопастей вращающегося винта. Так есть шанс выжить. Или дотянуть до своих с
покорёженным пропеллером, или, на худой конец, выброситься с парашютом.
[153]
Хотя внизу мало что оккупированная территория, так ещё и
болота. Худо-бедно проходимые только лютой зимой.
Облачная полоса внизу между тем неожиданно кончилась, и
стало видно, что с земли аккурат по курсу в небо поднимался пульсирующий
световой столб. К нему-то гигантским мотыльком на огонь и летел вражеский
транспортник, но это новое чудо Фраерман отметил лишь краем сознания. Ему
предстояло сейчас уравнять скорости с «Мессершмиттом», подняться над ним и,
приблизившись почти вплотную, рубануть винтом по его хвостовому оперению. И
хорошо бы ещё рассчитать своё положение так, чтоб осколки вражеской машины
причинили «Яше» как можно меньше вреда…
— Господи, благослови! — Фраерман плавно зашёл
слева и начал потихоньку сокращать дистанцию. — А не благословишь, —
добавил он сквозь зубы, — так жди в гости…
Он ждал треска, вибрации, ужасающего удара.
[154]
Действительность оказалась ещё страшней. Только лопасти «Яши» коснулись хвоста
«Мессершмитта», как раздался чудовищный звук — между самолётами словно молния
проскочила. Оглушило громом, хлестнуло световой волной и так вмазало невидимой
кувалдой, что Фраерман потерял сознание. Ему показалось, что на него обрушилось
небо.
Когда он очнулся, самолёты падали. «Яша» — с
достоинством, оставаясь на крыле, «Мессер» — в истерике, неизящно кувыркаясь.
Вокруг разливался мерцающий свет, обманный, неестественный, какой бывает только
во сне. И действительно, Ефим словно во сне увидел купола парашютов, крылатую
махину без хвоста, а на земле, откуда собственно, и шёл свет, — какое-то
строение, похожее на крепость. Ветер относил парашютистов на восток, «Яшу»
тащило куда-то к югу, «Мессер» же валился прямо на крепость. Другого места ему,
фашисту, было, конечно, не найти.
«Ну всё, кости за борт», — спохватился Фраерман. Взялся
за подвижную створку, дёрнул… и внутренне похолодел. Заело! Механизм аварийного
сброса фонаря тоже отказался срабатывать… Земля, деревья, болото и кусты
поднимались к небу с бешеной скоростью. В это время раздался взрыв, ярким
сполохом блеснуло пламя — «Мессеру» пришёл конец. И разом наступила обычная
полутьма северной ночи. Пульсирующий свет потух без следа.
Фима выхватил табельный ТТ, клацнул стволом об оргстекло
кабины, резко, с бешеной силой надавил на спуск… Раз, другой, третий,
четвёртый…
