Посмотрев вниз, в прозрачную глубину под ногами, плавно
переходившую в бирюзовую тьму, Женя сразу забыла о террористах и стала думать о
том, водятся ли здесь акулы.
Между тем одежда намокла и стала ощутимо мешать. Женя
решительно расстегнула молнию и избавилась от куртки-«косухи» (между прочим,
доставшейся ей недёшево и не без труда, но что поделаешь), потом, извиваясь и
уходя с головой в воду, стянула классно сидевшие, увы, сапожки, а за ними и
джинсы вместе с колготками…
Итогом её усилий оказалось почти полное неглиже. Клетчатая
рубашонка и красные трусики, представлявшие собой в районе попы одну узенькую
полоску. Плыть сразу стало легче. «Знать бы ещё куда…»
Но не барахтаться же на одном месте, уподобляясь
пресловутому цветочку, попавшему в прорубь. Женя поплыла в полном смысле слова
куда глаза глядели, старательно гоня мысль о том, что, вполне возможно,
удаляется от берега. На всякий случай она стала вспоминать, куда днём должен
дуть бриз – вроде с моря на сушу? – и взяла курс по ветру. («А кто тебе
сказал, что это именно бриз, может, это шальной ветерок точно посередине
Атлантического океана?..»)
Скоро руки с ногами начали уставать, заломило шею, и, чтобы хоть
как-то отдохнуть, Женя перевернулась на спину. Спокойно полежать, правда, не
получилось. Ветерок катил какие-никакие, но волны, и они плескали прямо в лицо.
Пришлось вернуться в исходное положение.
Между тем солнышко светило вовсю, оно весьма ощутимо жгло
голову и плечи и совсем не казалось ласковым. «Дура, могло быть существенно
хуже. Вот вынесло бы тебя куда-нибудь в район Антарктиды…» Утешение оказалось
слабым. Женя заплакала. Она почувствовала себя бесконечно одинокой и
несчастной, перед глазами поплыли красные круги, и затошнило так, что
внутренности, казалось, вот сейчас вывернутся наружу. Женя поняла, что это
солнечный удар, и потеряла сознание.
Она не услышала криков с проплывавшего мимо корабля,
похожего на большую парусную лодку. Не увидела, как в согласии с этими криками
вёсла замерли в уключинах, встав перпендикулярно к бортам, надставленным
ивовыми плетёнками, и в воду полетела узкая верёвочная лестница…
Женя пришла в себя уже на палубе. Она лежала лицом вверх на
подстилке из тростника, и какой-то мужчина – здоровенный бородатый мужик,
кстати говоря, – сноровисто хлопал её ладонями по щекам. Женя с умилением
посмотрела на него снизу вверх, даже не удивляясь, что мужик был одет в
какую-то короткую ночную рубашку, и подавно не зная, что это был короткий хитон
и что именовался он эксомидой. Женя была спасена, её вытащили из воды. Ну и
кому какое дело, если все они тут одеты как клоуны?
– Клонарий, довольно, ты испортишь ей зубы.
Женя скосила глаза. Неподалёку в кресле сидел ещё один
ряженый. И у него на широком кожаном поясе висел бронзовый меч.
Похоже, он был тут вроде начальника… Экзекуция немедленно
прервалась, и Женя с запоздалым удивлением осознала, что говорили мужики не
по-русски. Тем не менее она почему-то всё понимала, хотя в своё время толком не
выучила даже английского. Пока она неизвестно зачем составляла в уме
хрестоматийное «Ду ю спик…», начальник в кресле задумчиво проговорил:
– Заметь, друг мой Клонарий, какова порнодионка.
Клянусь святою матерью Деметрой, она по крови – лакедемонянка, глянь, эта
белоснежная кожа, рыжие волосы… Ну-ка, разоблачи её.
«Мама дорогая, это что, киносъёмки?..»
Она была до того ошарашена происходившим, что даже не
воспротивилась, когда сильные пальцы проворно стянули с неё сначала рубашку, а
потом и трусы.
– Обрати свой взор сюда, Вепрь-Агис, – сказал
одетый в эпоксиду. – У неё на левой кисти обруч рабыни!
И Клонарий указал на металлический браслет от часов на
Жениной руке.
Сидящий в кресле тем временем окинул взглядом знатока
раскинувшееся на палубе белокожее тело, не поленившись, поднялся на ноги и,
оценив состояние зубов, ощупью проверил упругость женской груди и ягодиц.
– Кто ты, файномерис-голобёдрая?
На Женю в упор уставились чёрные блестящие глаза, и у неё
мелькнула мысль, что это всё же не киносъёмки, а нечто, имеющее прямое
отношение к радужному вихрю и падению самолёта. Тем не менее на то, чтобы
хорошенько обо всём поразмыслить, требовались силы, а их у Жени в данный момент
не было. Начисто.
– Помогите… дайте пить, – прошептала она и вновь
беспомощно обмякла.
– У рабыни не может быть таких длинных волос, –
проговорил опоясанный мечом. И, вытащив клинок, единым духом обкорнал
огненно-золотистый водопад, уже начавший подсыхать и распушаться на тёплых
палубных досках…
Мерно скрипели вёсла, натужно ходившие в уключинах, было
слышно, как они рассекали зеленовато-прозрачные волны, а если ритм нарушался,
то раздавался громкий окрик одноглазого седобородого кормчего, и длинный бич из
вымоченной в навозе шкуры тавра опускался на плечи виновного гребца, остальные
наваливались дружней, и корабль знаменитых критских пиратов быстро скользил по
глади Эгейского моря.
– Ну, вот так значительно лучше. – Вепрь-Агис
выбросил густые рыжие пряди за борт в жертву владыке морей Посейдону и,
рассмеявшись, сказал: – Настало время, Клонарий, проверить, насколько к ней
милостива Афродита! Ну-ка, помоги мне.
Вдвоем они перетащили Женю в каморку под палубой и опустили
на ложе. Клонарий разбавил в кратере густое чёрное вино водой и, отмерив туда
немного жидкости из небольшого глиняного флакончика, промолвил:
– Это средство из финикийского храма Астарты. Оно
способно разбудить Эроса даже в утопленнице.
И он поднес чашу к запёкшимся Жениным губам. Та, едва
открывая глаза, жадно к ней припала. Подождав, пока девушка выпьет всё до
капли, Вепрь-Агис налил себе в ладонь благоухающего миртового масла и принялся
втирать его в покрытое крупинками соли женское тело. Скоро оно затрепетало, по
белоснежной коже живота пробежала дрожь, потом раздался негромкий, протяжный
стон. Не мука вызвала его – это была страсть! Да какая! Она грозила убить, если
не будет немедленно удовлетворена! Что-то неудержимо властное, сковав волю,
наполнило каждую клеточку Жениного тела чудовищной жаждой, она ощутила, как из
непостижимых бездн подсознания вздымается, заставляя отступить разум,
сверкающая волна плотских желаний. И, не в силах противостоять этой волне, она
потянулась рукой к серебряной застёжке, которой был заколот на плече хитон
чернобородого. Раскатисто хохотнув, Вепрь-Агис сказал:
– Ты прав, Клонарий, средство это действует лучше, чем
кнут и верёвка…
Опытные пальцы прошлись по чувствительным местам её
организма. Ответом был страстный женский крик, и время для Жени Корнецкой
остановилось…
Когда действие афродизиака завершилось и девушка в
окончательном изнеможении растянулась на подстилке, Вепрь-Агис ушёл обратно на
палубу, а Клонарий бросил Жене кусок грубой ткани – одеяло? одежду? – и,
не говоря ни слова, отвёл в трюм, где уже томилось с десяток пленниц. Скоро
Женя услышала, как смолкли скрипучие вёсла, а корабль замедлил ход и
остановился, чуть заметно покачиваясь. Чуть позже за бортом раздался плеск
чужих весел и послышались громкие крики: «Элелеу, элелеу». Загрохотали
деревянные мостки, перекидываемые с палубы на палубу, кто-то гулко прошёлся по
прогибавшимся доскам… В трюм хлынул свет, снова появился Клонарий и приказал:
