Сверившись со списком, он проворно содрал с раненого чудной
красный прикид. Закинул его через специальный люк в полу для санобработки и
начал укладывать в пронумерованный стальной шкаф упомянутые в списке предметы.
Массивный свинокол в ножнах, затем блестящий пояс чёрт знает какой тяжести… И
наконец дошёл до строки, гласившей: «перстень жёлтого металла – одна штука».
Тут уж санитар злорадно ощерился.
– Врёшь, не возьмёшь, мы своё всегда отгалаем…
Сергей Васильевич ловко, как фокусник, стянул с пальца
раненого туго сидевшую «гайку», затем, покопавшись, выудил из своего нагрудного
кармана семилерное, то есть фальшивое, кольцо из полированной латуни – и со
звоном бросил его на полку шкафа. Проделал он это исключительно вовремя.
Буквально тут же в дверь просунулась очкастая вывеска старшей, и быка покатили
в операционную. Дежурной реанимационной бригаде было невтерпёж спасти жизнь
сумасшедшему. А может, просто попрактиковаться хотели…
Вернувшись, Канавкин хватанул ещё спиртяги, горько сожалея о
том, что ему даже выпить-то было по-нормальному не с кем. Потом вспомнил о
добыче, достал перстень и поднёс его к свету.
Был он какой-то левый… Явно не рыжий, без чекухи, со
сверкальцами тусклыми, как глаз снулого карпа.
«Ничё… Биксе презентую какой-нибудь».
Сергей Васильевич принял на грудь ещё и запел уже вслух:
– Эх, прохаря вы мои, прохаря…
03 декабря в 03.48 специальными круглосуточными постами
слежения была отмечена потеря связи между кейсами № 1, 2 и 3 и всеми
стратегическими системами страны. В целях безопасности все самолеты авиации дальнего
действия с атомным оружием на борту были сразу же выведены из зон боевого
дежурства и отправлены на посадку, РЛС дальнего обнаружения отключены,
мобильные ракеты убраны с позиций, а цепи на шахтах разъединены вручную.
Подводные лодки с ядерными комплексами на борту отозваны из секторов
патрулирования и поставлены на курс к своим базам. При перешифровке схемы
сигнал на боевые системы не возобновился.
Фактически это означает полную потерю государством
стратегического оборонительно-наступательного комплекса.
Для справки: кейсы № 1, 2 и 3 находятся соответственно
в ведении Президента страны, министра обороны и начальника Генерального штаба.
Они содержат специальную аппаратуру для активации и постановки на боевой взвод
ядерного оружия, а также программу шифрованных команд в ракетные части
стратегического назначения, включая боевые комплексы подводных кораблей…
Сугубо закрытая информация.
Новый год миновал, не принеся городу осязаемых перемен.
Погода и природа не пожелали отметить условную временную границу, придуманную
людьми, никакими экстраординарными явлениями. То, что в одних районах наряжали
облепленные снегом ёлки, а в других впору было наряжать, как где-нибудь в
Аризоне, пальмы и кактусы, за экстраординарное явление теперь не считалось.
Так, лишний повод для шуток и анекдотов.
Зато мало-помалу надвигался другой праздник, уже не
календарно-условный, а самый что ни есть настоящий: двадцать седьмое января,
день освобождения от фашистской блокады. В этом году дата не собиралась быть
круглой, тем не менее о празднике начали говорить и писать намного раньше
обычного. И как писать! Молодые проворные репортёры отыскивали ветеранов не
просто затем, чтобы, как раньше, кратенько расспросить о былом да присовокупить
дежурное сетование на по-прежнему нелёгкую судьбу героических стариков. В этом
году всё было иначе. Спустя шестьдесят с лишним лет у дряхлых бабушек и дедушек
на полном серьёзе спрашивали совета. Не формального, как когда-то: «что вы
можете пожелать молодым», – а вполне конкретного совета по вполне
конкретному выживанию. Физическому и духовному.
Город снова почувствовал себя в блокаде. И взывал к опыту
тех, кто подобное уже «проходил»…
У Льва Поликарповича Звягинцева отношение к предстоявшему
событию было весьма непростое. Наверное, оттого, что на этом празднике – вот уж
без преувеличения празднике жизни – он очень долгое время был официально чужим.
Это притом, что блокадного лиха он успел хлебнуть полной чашей. И что такое
Дорога жизни через чёрный и жуткий ладожский лёд, знал не понаслышке. Вся штука
в том, что на Большую землю его вывозили в составе спецприюта для таких же, как
он сам, «враженят». В итоге удостоверение блокадника Лев Поликарпович получил
аж полвека спустя, в девяносто шестом, когда в эпопее со сталинскими
репрессиями ставились окончательные точки над «ё». До тех пор публику вроде
него к всенародным торжествам старались особо не подпускать…
А кроме того, сами обстоятельства эвакуации были такими, что
лучше вовсе не вспоминать. Прямо скажем, откровенно выпадали они из общего
героического контекста. Но как не вспоминать, когда с экрана самоотверженно
работающего телевизора тебе в каждом выпуске новостей только и твердят про
блокаду? Да и детская память – слишком цепкая штука. Её вся последующая жизнь
не сотрёт.
От улицы Жуковского в северном направлении, как зубья
реденького гребешка, отходит несколько улиц. Здесь нет особых архитектурных
чудес, сюда редко сворачивают автобусы с импортными туристами. Застройка
большей частью дореволюционная, восстановленная в том же духе после войны и –
до сих пор жилая. Несмотря на близость к Невскому, популярности у питерских
богатеев этот район не снискал. В своё время здесь было решительно невозможно приватизировать
жилплощадь. Почти в каждом доме или останавливался, или проводил собрание, или
по крайней мере разок гостевал какой-нибудь известный революционер, и
государство грудью стояло на страже мемориальных квартир. Могло ли оно
допустить, чтобы подобную квартиру выкупил какой-нибудь «малиновый пиджак»,
сделал евроремонт – и окажется утрачена дырочка от гвоздя, на который вешала
когда-то пальто Надежда Константиновна Крупская?..
[39]
Оттого
здесь доныне полно мемориальных досок по наружным стенам, а внутри таятся дебри
никем не расселяемых коммуналок. В коммуналках доживают век те самые
блокадники, так и не дождавшиеся многократно обещанных отдельных квартир.
В целом район производит впечатление не самого приветливого,
особенно в слякотную и хмурую питерскую зиму. Но есть здесь одно местечко,
овеянное уже откровенно мрачноватой, чуть ли не готической аурой. Его отлично
видно с улицы Жуковского, но почти никто не поворачивает в ту сторону головы, а
зря.
