Ещё через два с половиной часа она села в питерский поезд.
Кто есть ху
То, что собаки умеют улыбаться, осознали, кажется, уже все.
В то, что они способны ещё и целовать, до сих пор почему-то верят немногие. Но
вот огромный злой пёс берёт в пасть хозяйскую руку, и его зубы – те самые,
корундовой твёрдости, предназначенные молоть и мозжить, – с немыслимой
нежностью касаются кожи, не оставляя следов… Чем это не поцелуй?
А вот, готовясь к вечерней прогулке, хозяйка снимает с
гвоздя ошейник и поводок, и кобелище в восторге скачет вокруг, ловя её пальцы
губами – не пастью, не зубами, именно губами, тёплыми и ласковыми, как у
человека. Чем это не поцелуй?
А его нос у хозяйской щеки? А язык, едва смеющий
благоговейно коснуться лица Высшего Существа?..
Когда «Скорая помощь» стартовала в темноту ночного
проспекта, увозя Кратарангу, белая сука (кстати, спокойно подпустившая медиков)
решительно бросилась следом. Она отлично знала, что такое повозка, и не было
таких лошадей, которых она не могла бы сколь угодно долго сопровождать. Но в
этот белый с красным возок были запряжены какие-то особые кони. Он уносился
слишком стремительно, истаивая вдали, и запах колёс уже смешивался с десятками
точно таких же…
– Куда!!! – рефлекторно заорала Рита, как раз в
это время вышедшая из-за угла. На её собственного кобеля этот возглас обычно
оказывал радикально тормозящее действие, но на сей раз Чейз принял собственное
решение. Даже не оглянувшись на хозяйку, он рванул с места, устремляясь в
погоню. Рита только ахнула. До сих пор она не считала своего полуротвейлера
особо скоростным псом. Но вот он взял могучий разгон и, пролетев, точно
выстреленное из пушки ядро, нагнал суку у второго или третьего фонаря. А
нагнав, с силой толкнул плечом, заворачивая беглянку назад.
Белая красавица не стерпела подобного самоуправства и
яростно бросилась в драку. Только для того, чтобы убедиться: не на такого
напала. Чейз не стал пускать в ход зубы, просто мигом сшиб её с ног, опрокинув
на спину, и навис, не давая пошевелиться. Рита мчалась к ним во всю прыть,
понятия не имея, что следует предпринять, просто потому, что оставаться на
месте было никак невозможно. Она была уже рядом, когда Чейз выпустил пойманную
и отстранился. Сука поднялась, отряхнулась и села. Она больше никуда не
пыталась бежать.
Рита осторожно подошла и опустилась перед нею на корточки.
Медленно протянула для обнюхивания руку, уповая в душе в основном на бдевшего
поблизости Чейза: «Подстрахуешь, милый, если вдруг что?..» Сука была очень
большая, очень быстрая в движениях и весьма, весьма боеспособная. Порвёт,
пискнуть не успеешь. Она смотрела на Риту человеческими глазами, полными такого
страдания, что у молодой женщины перехватило горло. Забыв про всякую
осторожность, она подалась вперёд, обняла собаку и стала гладить корноухую
голову, перепачканную кое-где кровью.
– Всё будет хорошо, маленькая. Он поправится. Всё будет
хорошо…
Сука вскинула морду к тёмному небу и не залаяла, не завыла –
попросту закричала…
– Малый ход. – Евтюхов прищурился, проглотил
слюну, и в голосе отставного юродивого прорезался металл. – Малый ход,
говорю! А теперь, Хаим Батькович, давай-ка левее. Вот так, вот и молодец. Ну,
кажись, проехали. Большая была, гадина, огурцом. Трижды едри её неловко.
Дело происходило в просторном, нафаршированном всякой
электроникой дизельном джипе, который Шихман не поленился и не поскупился
припереть с собой в самолёте. На нём-то светило мировой науки и рулило сейчас
по всё менее пробочным и напряжённым городским магистралям. Да не один, а в
компании Звягинцева, Виринеи и сантехника Евтюхова, который обитал теперь у
Льва Поликарповича на кухне. А что? Во-первых, не с туалетчиками какими и
ментами – с профессорами да академиками. Во-вторых, бухалова хоть залейся,
притом не палёного, в стиральной машине мешаного, а шотландского, выдержанного…
Кабздох терьерчик опять же, такой общительный, ласковый, выгуливать его не
обязанность, а одно сплошное удовольствие. Евтюхова, в свою очередь, никто не
обижал и с плацкарты не гнал, потому как был он уникум, для физической науки
весьма полезный. Шутка ли сказать – непосредственно видит хрональные поля! Хоть
и в полупьяном состоянии, но видит же! Виртуоз, живой детектор! Может, поэтому
все вокруг него и живы ещё…
«Ландкрюзер-80» цвета перьев чёрного петуха мягко рыкнул
дизелем, без большой натуги одолевая двадцатисантиметровый поребрик, и, нагло
въехав мимо сторожки прямо на больничную территорию, встал. По странному
стечению обстоятельств, в воротах сегодня дежурил непосредственный подчинённый
майора Собакина. Он был в курсе. Между тем посетители прибыли по душу брата
Хайратского царя, к которому Шихман, Звягинцев и Виринея имели жгучий научный
интерес, а Евтюхов – самые лучшие, можно сказать, братские чувства. Как же, не
выдал, помог, не оставил на расправу хомяковским быкам.
Во дворе бывшей Куйбышевской больницы слышался раскатистый
весёлый смех, хриплые гортанные возгласы и задорное, отрывистое пение. Четверо
«красноголовых» выводили из ярко-оранжевого автобуса пожилого ронина –
бродячего самурая. Рядом с самураем шагал гэнин, то бишь ниндзя нижнего звена
из клана Кого. Ни тот ни другой не сопротивлялись.
– С чем же сравнить
Тело твое, человек,
Призрачна жизнь,
Словно роса на траве,
Словно мерцанье зарниц… —
напевали они хором для полного удовольствия знатоков
японского языка и поэзии.
При этом последователь кодекса Бусидо совершенно не обращал
внимания на тот печальный факт, что бесценный фамильный меч-катану, до коего
дотрагиваться позволялось только друзьям, только с его хозяйского разрешения и
не иначе как через кусок шёлка, тащил под мышкой небритый сержант в милицейском
полушубке, а одетый в черный «синоби-седзоку» – классический, как из фильма,
маскировочный костюм ниндзя – ночной оборотень-убийца дружески обнимал его за
плечо, явно не памятуя, что при иных обстоятельствах попутчик обрёк бы его на
медленную, бесконечно мучительную смерть…
Скоро песня затихла в глубинах приёмного покоя, а Шихман со
Звягинцевым направились в справочное. Там передачу для прибывшего номер
такой-то у них с радостью приняли, обнадёжили, что больной уже пришёл в
сознание после операции и, самое удивительное, находился, похоже, во вполне
вменяемом состоянии. В свидании, правда, почтенным учёным категорически
отказали. Для этого требовалось специальное разрешение.
– Вы же взрослые люди, должны понимать, у нас
учреждение особое, – непререкаемо заявила очкастая медсестра, заведовавшая
окошком с надписью «Не стучать». – Кроме того, пускаем строго по одному, а
один посетитель у него уже сидит.
– Кто?! – ужаснувшись, разом спросили Звягинцев и
Шихман, но окошко со стуком захлопнулось. Таких справок здесь не давали.
Седовласые мужчины беспомощно переглянулись… Обоих посетила одна и та же мысль.
О хомяковских бандитах, явившихся то ли добивать Кратарангу, то ли выпытывать у
него какие-то сведения. Столь же синхронно они повернулись к Виринее, возлагая
на неё последнюю надежду… Но в это время снаружи послышалось породистое урчание
ещё одного дизеля, и рядом с их «восьмидесятым» воздвигся второй, тютелька в
тютельку такой же. Ну не мог же, в самом деле, Евгений Додикович Гринберг
допустить, чтобы некий пожилой соплеменник катал его Виринею на ничего не
боявшемся внедорожнике, а он, Евгений Додикович Гринберг, такой возможности не
имел?
