Пили прозрачную как слеза «Смирновскую» и выдержанный
коньячок «Наполеон», однако по чуть-чуть, потому как сам Хомяков в вопросах
алкоголя был умерен – берёг здоровье, а Чекист не желал портить спиртным рыбную
благодать.
Наконец, когда «гонорар» был освоен и халдеи приволокли
исходивший жаром огромный двухведёрный самовар, Хомяков выжидательно посмотрел
на гостя и коротко поинтересовался:
– Так сколько же денег?
Взгляд Чекиста сразу сделался жёстким, а начал он издалека:
– Вот я, Семён Петрович, без пяти минут генерал, а как
живу? Машина – «Жигули», квартира – двухкомнатная типовая «гованна»,
[46]
куда ни кинь – всюду клин, денег вечно не хватает. Нет ничего
унизительнее бедности.
Он сделал паузу. Хомяков слегка нахмурился, не понимая, куда
клонит друг-федерал. А монолог продолжался:
– Вот вы, Семен Петрович, прошлый раз заказали мне
индикатор временных ям, а они каждый на особом счету, дело нешуточное, тайна
государственная… – Чекист скорбно и сурово сдвинул брови. – С
американцами вот поделились, а чтобы своим… В общем, поскольку голову я
подставляю постоянно, об одном прошу: в дело возьмите, чтобы было за что
рисковать, а карту я отдам просто так, в счёт своей доли.
«Каков нахал! – Папа ощутил нешуточное желание
шваркнуть гостя лобастой башкой о самовар. Не шваркнул – в основном из
соображений завидной физической формы, в которой пребывал гость, даром что из
парной выкатился раньше хозяина. Зато вспомнились слова зэковской песни: „Я всю
долю свою засылаю в общак, мне не надо ни много, ни мало…“
– Между людьми умными консенсус всегда найдётся, –
негромко произнёс Хомяков.
Без пяти минут генерал посмотрел ему пристально в лицо, но,
так и не поймав взгляда, кинул в рот горсть изюма, запил чайком и, как бы
продолжая прерванную беседу, сказал:
– Чёртова дымка ведёт себя совершенно непонятно,
создаётся впечатление, будто она выжидает, к чему-то готовится. На всей
территории страны отдельно располагавшиеся временные ямы плотно
сконцентрировались на небольших территориях и пришли в равновесное состояние,
образовав своеобразные аномальные зоны. У нас в Питере это практически весь
район от Московского до Кубинской. Население оттуда эвакуировано, а снаружи
периметр заблокирован шатровым ограждением из колючей проволоки, к которому
подключена импульсная система «Кактус»… Ну да вы её хорошо знаете… в общем,
чтобы всё лезущее из временных туннелей оставалось внутри. Однако самое
интересное, Семён Петрович, другое… – Чекист поперхнулся миндалём и
потянулся к самоварному кранику. – Ходит у нас в начальниках отдела
полковник один, борзой, из бывших спецназовцев. Так вот, он откопал где-то
бабу-экстрасенса, которая не просто видит хрональные туннели, но и как-то
различает, откуда они простираются, то есть в какой эпохе берут начало. На моей
карте это всё отражено в лучшем виде. Масштабно и в цвете.
«А древний Рим есть?» – чуть не спросил Хомяков, но в
последний миг некоторым чудом сдержался. В самом-то деле: может, и есть, но что
толку, если туда, к цезарям, всё равно не пролезешь?.. Тем не менее без пяти
минут генерал заметил, как блеснули у него глаза. Федерал налил себе чаю,
закусил мятной пастилкой и молвил загадочно:
– Но даже и это не самое важное, главное впереди.
– Прямо анекдот про сравнение космоса с женскими
ножками, – улыбнулся Хомяков. – Чем выше, тем интереснее. Хватит цену
набивать, мы ведь уже запрессовали обо всём.
И, надкусив пряник, он принялся дуть на блюдечко.
А федерал вдруг прищурился и сообщил ему таинственным
шёпотом:
– Знаете, почему у людей во временном туннеле крыша
съезжает? Потому что там возникают полевые структуры, называемые «пожирателями
разума».
«Так на хрена же мне брать тебя в долю и карту твою изучать,
если ты не…»
– Ну и каково же против них средство? – Семён
Петрович сделал совершенно правильный вывод, что средство существовало, и вот
тут-то у него завибрировало всё нутро, он даже чуть привстал с лиловой
бархатной подушечки, что помещалась на резной дубовой скамье. Услышав про
перстень с двумя камнями, который приволок какой-то волосатый амбал с Арктиды,
Семён Петрович сделался страшно серьёзен.
– И как насчёт прибрать его в надёжные руки?
– Не подступиться. – Федерал безнадёжно замотал
лобастой башкой. – Его сфотографировать-то удалось еле-еле. Сейчас покажу…
И карту тоже.
Сходив в предбанник, он вернулся с большим коричневым
конвертом и продемонстрировал Хомякову несколько снимков. Тот аж засопел, его
щёки надулись, отражая сосредоточенную работу ума. Впрочем, больше ничем он
своего крайнего возбуждения не показал.
– Ладно, делу время, а потехе – сам знаешь… –
проговорил он достаточно равнодушно. И, поднявшись, отправился надевать
исподнее.
Федерал намёк понял с полуслова и тоже принялся собираться.
Едва Чекист отбыл, Хомякова точно подбросила могучая
пружина. Рискуя простыть, он как был, распаренный и в одном банном халате,
бегом пробежал двадцать метров, отделявшие банный комплекс от дома, и с ходу,
изумляя охрану, ринулся в подвальное помещение. Там размещались гараж и
котельная с дизельной электростанцией на случай локальной аварии. Набрав
электронный код, Семён Петрович отворил массивную стальную дверь, быстро
миновал холодильную камеру с припасами и очутился в огромном тёмном чулане,
вдоль стен которого тянулись стеллажи с полками, прямо-таки ломившимися от
съестного.
Привёл его сюда, однако, вовсе не голод.
Щёлкнув неприметным выключателем, Хомяков прошёл в самый
дальний угол и, кряхтя, принялся сдвигать с места столитровую дубовую бочку, в
которой лежала заквашенная по-псковски (с клюковкой, с брусникой, с морковью…)
хрустящая на зубах белокочанная. Под круглым дном ёмкости обнаружился закрытый
стальной крышкой лаз. Крышку фиксировал замок, изготовленный по спецзаказу.
Отперев его двумя ключами, Семён Петрович спустился по лесенке вниз… и
наконец-то оказался в своём особом хранилище.
Чего здесь только не было. В скупом свете лоснились
воронёные двери чудовищных сейфов, вмонтированных в толщу бетона, надёжная
броня укрывала от любых посягательств несчётные центнеры драгметаллов в
изделиях и в виде лома. Контейнеры с радиоактивными элементами покоились в
отдельной камере, надёжно экранированной свинцом, а хрупкие предметы искусства
сохранялись в автоматическом боксе с постоянной температурой и влажностью.
Какие золотые кладовые Эрмитажа, какой алмазно-бриллиантовый
государственный фонд?.. Какой, если уж на то пошло, пресловутый дедов чемодан,
замурованный под подоконником во время ленинградской блокады?.. Эх, дед, видел
бы ты достижения внука, со стыда бы сгорел вместе со своим жалким сокровищем.
Здесь оно просто затерялось бы, как библиотека Вольтера – в необъятной
Публичке!
