Хозяин был точно вьетнамец – лет пятидесяти, пузатый и
лысый, глаза полуприкрыты тяжелыми веками. Неприятный тип. Или это впечатление
от того, что девушка вовремя объяснила, кто он таков есть?
Остановившись перед узеньким прилавком, Мазур добросовестно
состроил дурацкую рожу праздного богача, обремененного лишними деньгами, но не
тонким вкусом, оскалился в глупой ухмылке, громко воскликнул, повернувшись к
спутнице:
– Манифик! – и ткнул пальцем под самый потолок.
Улыбаясь хозяину, как заправская шлюха, Мэй Лань невозмутимо
затрещала на гораздо более скверном английском, чем тот, на каком общалась с
Мазуром:
– Эй, котик, а ну-ка, проснись! У этого типа зелени
побольше, чем в Центральном парке, а мозгов что-то не заметно... Впарь-ка ему
во-он ту железяку, с золоченым эфесом, а я ему растолкую, что ей лет двести...
Только пять процентов мои, усек? Да ты не хлопай глазами, он по-английски ни
хрена не сечет... Ну, что ты стоишь? Шевелись!
Хозяин, мгновенно стряхнув и сонную одурь, и некоторую
подозрительность во взоре, моментально повернулся к стене, поднял руки, чтобы
снять с крючьев широкую саблю в обшарпанных ножнах, чей эфес «золочением» был
явно обязан прозаической краске...
В руке у девушки моментально появился револьвер – и, как тут
же убедился Мазур, кинув на него косой взгляд, отличный револьвер для того, кто
понимает. «Кольт-Лоумен», «троечка» – пружина из нержавеющей стали, ударник из
бериллиевой бронзы, калибр 357 магнум, что в менее экзотических мерах
соответствует девяти миллиметрам. Он и сам от такого не отказался бы, знала его
последняя по времени боевая подруга толк в оружии...
Не теряя времени, он тут же извлек свою никелированную
страшилу, так что, когда хозяин обернулся с умильной улыбкой и занятыми дешевой
саблей руками, в грудь ему многозначительно уставились два дула. Проявляя
инициативу, Мазур быстренько забежал за прилавок, осмотрелся, обнаружил в выдвинутом
ящике здоровенный кольт – двойник его собственного, разве что не так богато
отделанный. И прилежно доложил:
– У него тут пушка!
– Задвинь ящик! – распорядилась девушка. –
Быстренько давай его, как договаривались...
– Эй, эй! – хмуро воскликнул хозяин, застыв, как
самурай в витрине, но далеко не в столь бравой позиции. – Вы, двое,
шустрые... Вон ту ящерку видели?
Мазур проследил за его взглядом. Там на стене красовался
деревянный дракон, вырезанный без всякого мастерства и крашенный в ярко-синий
цвет.
– Дай ему по башке, – распорядилась Мэй Лань.
Мазур выполнил приказание с превеликой охотой – этот
сайгонский брюхан олицетворял собою ту падаль, с которой он, к его превеликому
сожалению, не успел повоевать... Ударил ногой по щиколотке, метко угодив в ту
самую косточку, что при толковом в нее попадании отзывалась адской болью,
добавил обеими запястьями по ушам. Сабля полетела на пол, а толстяк взвыл,
согнулся пополам, но Мазур уже выдернул его из-за стойки, бегом поволок в
заднюю комнатку, где было грязно и вонюче. Швырнул в угол, добавив в полете
коленом по чувствительным местам. Оглянувшись, увидел, что Мэй Лань быстро
переворачивает другой стороной висевшую на стеклянной двери табличку с
иероглифами.
Все было в надлежащей кондиции – толстяк смирнехонько сидел
в углу, шипя сквозь зубы и охая. На всякий случай Мазур ласково погрозил
клиенту пистолетом, и тот запричитал еще жалобнее, поминая дракона на стене.
– У него что, бзик с этим драконом? – спросил
Мазур у энергично ворвавшейся в подсобку Мэй Лань.
– Да ничего подобного, – отрезала девушка. –
Это такой знак. Он платит за покровительство «Синим драконам»... ну, в конце
концов, не самая авторитетная в этом городе с е м ь я, как вы думаете, господин
полковник? – ее английский волшебным образом улучшился.
– Вам двоим хватит, – угрюмо процедил вьетнамец,
настороженно замерев в прежней позе.
– Сомневаюсь, – серьезно сказала Мэй Лань. –
Позвольте в этом усомниться, дражайший господин Зыонг...
– Вы меня с кем-то путаете, красотка...
– Ничего подобного.
– Говорю вам... Меня зовут Фа Нгуен Зиап...
– Последние несколько лет, – сказала Мэй
Лань. – А до того вас звали как раз Зыонг, у вас была красивая вилла в
Сайгоне и еще много всяких хороших и дорогих вещей... Что вы так напряглись? Ну
да, кое-что вы все-таки вывезли, у вас же был под рукой целый эсминец... Но
меня не интересуют ни ваши заначки, ни содержимое кассы. Абсолютно не
интересуют. – Она прищурилась. – При вашем богатом жизненном опыте
легко уяснить: если людей с пистолетами в руках не интересуют ваши деньги,
значит, они из той категории, которую и ваши дохленькие синие дракошки не особо
пугают... Как называются такие люди, господин полковник? Уж никак не
гангстерами...
Вот тут толстяка п р о б и л о по-настоящему, вот тут, Мазур
мог голову прозакладывать, его захлестнул настоящий ужас.
– Слушайте... – протянул толстяк, лихорадочно
пытаясь усмотреть в происходящем какую-то ясность. – Не знаю, что вам
нужно... Ну да, я был офицером... Я служил в военно-морском флоте и не понимаю,
почему этого нужно стыдиться, в чем тут грех...
– Засранец. Пидер, – сказала Мэй Лань с ангельской
улыбкой. – Поганая черепаха, насравшая на могилу собственной бабушки... Ты
кого хочешь обмануть, лысая тварь? На флоте ты числился для отвода глаз, а
трудился в политической полиции. Впрочем, и на флоте ты тоже трудился, но
опять-таки специфически... Тебе напомнить, кого вы тогда вывозили подальше в
море и выбрасывали за борт с перерезанными поджилками? И сколько их
было? – Она мигнула Мазуру, стоя так, чтобы вьетнамец не мог видеть ее
лица.
Тот мгновенно подключился, насыщая свой английский
высокопробным американским сленгом:
– Забыл, козел? Мы тебе напомним... И не
обязательно мы. Подумай, пузатенький, что с тобой будет, если мы тебя отвезем
сейчас на неприметное суденышко, а потом переправим куда-нибудь в Хайфон или,
чтобы далеко не ездить, в Сайгон... точнее, Хошимин.
Судя по одобрительному взгляду Мэй Лань, он безошибочно
угодил в самую что ни на есть болевую точку. Предложенное им морское
путешествие и было, несомненно, ночным кошмаром бывшего полковника. Тот
выглядел столь р а с т е к ш и м с я, что Мазур шумно понюхал воздух, но, к
сожалению, не уловил ожидаемого запаха.
– Ничего, он еще обделается, – сказала Мэй
Лань. – Обязательно обделается, не по дороге в Хайфон, так в самом
Хайфоне. Этаких вот красные любят не расстреливать, а вешать. Согласно
процедуре, после военного трибунала... А вешаемые частенько обделываются, мне
растолковали понимающие люди...
– Господа! – воскликнул полковник с неописуемой
надеждой во взоре. – Но вы же не красные?! Если вы говорите... вы т а к
сказали «красные», словно сами себя к ним не причисляете...
– По-моему, он хочет жить, – задумчиво сказала
Мазуру Мэй Лань. – Тебе не кажется?
